Окидываю взглядом комнату и прихожу к заключению, что она превратилась в кучку хлама.

Несколько коробок у окна, которые до сих пор не разобрал; дверцы шкафа, встроенного в стену, раздвинуты, и с полок свисают футболки. По утрам я не утруждаюсь выбором одежды. Беру в руки попавшееся и натягиваю ещё с закрытыми глазами. Сознание просыпает только после завтрака. Мы тут только неделю, и за эту неделю всё, что потрудился сделать – повесить телек на стену. Не могу без него, хотя последние дни скучать не приходилось, до вечера убивая время с командой. В доме я только ел и спал, отец, кстати, тоже. Сейчас идея вытащить задницу на улицу более, чем привлекательная. Я не зациклен на футболе, есть и другая сторона жизни.

Поднимаю мяч с пола и успешным броском по выключателю, заставляю разбросанные мелкие лампочки по потолку озарить комнату ярким светом. Темно-синие стены больше не кажутся чёрными.

– Планируешь разобрать вещи?

Я поворачиваю голову и нахожу в пороге отца. Он проводит пальцами по темно-каштановой, почти чёрной, копне волос и оставляет их взъерошенными. Его футболка с V-образным вырезом показывает серебристую цепочку, кулон которой скрывается под белой тканью. Он снова скрещивает руки на груди и то же самое проделывает с ногами, найдя упор в дверном косяке.

– Гадал, вдруг ты передумаешь и заставишь нас вернуться в Трентон.

– Пути назад нет, – спокойно доносит он. – Тебе понравится тут.

Я ничего не говорю, потому что утверждать одно из двух не могу. Мне ещё не удалось изучить местность и здешних людей с их менталитетом.

– По-братски, – улыбаюсь я. – Принеси полотенце. Пожалуйста.

– По-братски, – ёрничает он. – Мой сын просит меня по-братски.

– Я добавил пожалуйста.

– Тогда, по-братски, давай без тусовок? Без девчонок? Без алкоголя?

– Давай, но к тебе тоже относится, – смеюсь, поиграв бровями и подперев голову руками. – Никаких говнюков в тройках на нашем диване. То же самое касается женского пола без одежды.

– Ты что, требуешь от меня обет целомудрия? – насмехается отец. – Не слишком ли самонадеянно?

– Я имел в виду диван, но твоя комната на другой стороне коридора, – делаю отмашку рукой. – Развлекайся на здоровье, тебе не всегда будет тридцать пять. Часики потенции тикают.

Отец исчезает с горизонта и возвращается спустя минуту. Не успеваю опомниться, как полотенце летит прямо в моё лицо.

– Засранец, ты под домашним арестом.

Я смеюсь и кричу ему вдогонку:

– То есть, я никуда сегодня не могу выйти из дома? Тебе придётся ужинать и гулять в гордом одиночестве, а ты упоминал сумасшествие и себя в одном предложении.

– Арест вступает в силу после возвращения и ни минутой позже. Как только твоя нога переступит порог – ты под домашним арестом. Никаких кремов и огурцов. Я найду все заначки.

Я волочусь в душ и на полчаса превращаюсь в русалочку.

Когда выходим из дома, отец жмёт кнопку на брелке и открывает машину, на что вопросительно смотрю в его сторону. Я думал, мы идём прогуляться или прогулка подразумевает поездку на машине туда и обратно? Похоже, я тупею, ведь не уловил истинной сути.

Отец, вероятно, улавливает вопросы в воздухе и, заняв кресло водителя, говорит:

– Я совсем обленился.

– Заметно, – кивком соглашаюсь и расслабляюсь в кресле.

Ровер отца выезжает на проезжую часть и стремительно пролетает мимо соседских домов.

Между нами приятельская атмосфера, иногда он заставляет меня забыться и подумать, что мы и впрямь друзья, а не родственники. Такова жизнь, если в вашем доме нет женщин. Проживающих на постоянной основе женщин. Мы понимаем друг друга и не пытаемся тыкать носом в дерьмо. Я ошибаюсь так же, как он, необязательно напоминать друг другу о проколах, можно просто сказать, что всё наладится и пытаться. Другой вариант невозможен. Да, мы родственники, но закон не запрещает ещё быть друзьями, либо мы его нарушаем. Плевать.