И вдруг словно бы бесшумный взрыв вырвался из Постамента – снизу вверх, и каменная подставка засветилась едва ли не ярче всех факелов, собранных тут, а потом свет определился уже как прозрачный столб или как светящийся стеклянный сосуд, внутри которого… Да, внутри этого сосуда, уходящего своим свечением вверх, в темную высоту лабораторного зала, находилась Джарсин Наблюдательница собственной персоной, живая, дышащая, в чуть раздуваемом от какого-то тока воздуха, которого тут, в зале Сары, не было, платье. Она огляделась, потом, чуть наклонившись, поправила платье и снова огляделась, вытягивая от напряжения шею и прищурив глаза.

Она была соткана сейчас из света, неверного, голубовато-синего или серо-зеленоватого, порой чуть более темного, едва ли не переходящего в какой-то сложный оттенок фиолета, но все же – света. Она еще раз наклонилась вперед, хмыкнула, по лицу ее пробежала довольная усмешка, определенно она хотела улыбнуться. И произнесла, причем звук ее голоса разнесся так сильно и уверенно, будто бы она сама находилась тут, в лаборатории Сары Хохот:

– Думала, ты только в зеркала смотришься, Сара, – проговорила она своим тяжким и звонким, как удары в гонг, голосом. – А ты еще и работать пробуешь…

И лишь проговорив это, она поняла, что ошиблась… Потому что оттуда, где она сейчас находилась, ей стали наконец-то видны и эти грязные, запущенные и пыльные приборы, пустые сосуды и неработающие соединения стеклянных трубок, колб и бронзовых штативов, а также давно не мытые столы и, может быть, до нее дошел этот нежилой, спертый и сырой воздух.

Теоретически, по законам и правилам работы Постамента, она сейчас могла бы совершить некоторые магические действия и шагнуть с этой каменной подставки прямо сюда, в зал. Но она не собиралась этого делать, и Сара отлично понимала – почему.

Пока она, Джарсин Наблюдательница, находилась тут в этом световом воплощении, она была практически неуязвимой, то есть можно было бы выстрелить в нее из арбалета или ударить мечом, но… Даже заколдованная стрела, заряженная магией, или волшебный меч не причинили бы ей сколько-нибудь серьезной раны, это было невозможно, это была одна из форм защиты, которую Постамент обеспечивал неукоснительно. Также она могла в любой момент исчезнуть куда легче и точнее, чем привидение, чем дымка над водой ранним утром, чем световая черточка от падающей звезды… Добраться до Джарсин в таком ее виде не представлялось возможным, как бы Саре этого ни хотелось. Да ей не очень-то и хотелось, она знала: если Наблюдательница вызвала ее, значит, тому были иные причины, нежели примитивная враждебность, издавна существующая между архимагами.

– Я слушаю тебя, Джарсин, – отозвалась Сара.

Джарсин даже улыбнулась, она знала, что соперничество архимагов, их магические силы, накопленные за века и века опытов и экспериментов, каждого из них делали для любого другого архимага самой желанной добычей, самым желаемым призом в бесконечной войне, которая то возникала, то затухала… И так было всегда, пока не сложилось вот это относительное равновесие присутствующих в мире девяти архимагов… И хотя это был очень условный мир, способный в любое мгновение обратиться в войну, на него все же следовало надеяться.

Джарсин еще раз поправила платье и вгляделась в Сару внимательно. Теперь и через световое воплощение Джарсин, через ее лишь свето-магическое присутствие, Сара ощутила давление этого внимания, его силу, протянутую сейчас на тысячи миль из замка Джарсин в Верхнем мире сюда, в лабораторию ее собственного замка.

– Сара, – проговорила Джарсин уже чуть спокойнее, потише, но и уверенней, – нужно, чтобы ты сделала кое-что для меня.