Отроки находились в хвосте конного отряда, который был послан князем Святославом с арабскими купцами, проезжавшими с товарами через Чернигов до Киева. За конным отрядом тянулись гружёные возы, не спеша переставляли длинными ногами верблюды, навьюченные поклажей.

– Неужели тебе и вправду не хочется побывать в Киеве? – Вышеслав искоса взглянул на Игоря.

– Киев поглядеть хочется, – ответил Игорь, – но томиться там за монастырскими стенами – благодарю покорно!

– В монастырях собрана вся мудрость мира, если хочешь знать! – пылко заявил Вышеслав. – Как подумаешь, сколь вокруг неизведанного, книг непрочитанных, даже страшно делается!

– Вот тут оно у меня, ученье книжное! – Игорь похлопал себя по шее. – От Варсонофия бы поскорее отделаться, а ты мне про «неизведанное» да «непрочитанное» твердишь. Кабы я это неизведанное своими руками потрогал, это другое дело. А узнавать о диковинном из чужих уст иль книг – сие не по мне.

– Чтобы всё диковинное своими глазами увидеть – жизни не хватит! – серьёзно произнёс Вышеслав и поглядел на уходящую вдаль дорогу, тянувшуюся по холмистым лугам и перелескам.

– Да, коротка человеческая жизнь, посему нужно гнаться за славой, а не за знаниями, – с вызовом проговорил Игорь.

На его лобастом загорелом лице отражались решительность и дерзость, кои так пугали инока Варсонофия, проповедовавшего смирение.

Вышеслав, не отличавшийся смелостью, втайне завидовал этим чертам характера Игоря.

Когда замаячили с западной стороны лесистые Болдинские горы, на гривастом вороном скакуне подъехал отец Вышеслава, воевода Бренк.

– Ну, отроки, прощайтесь, – сказал воевода. – Тебе, Игорь, пора домой возвращаться.

Сам воевода и его люди ехали с Вышеславом до самого Киева.

Мальчики обнялись, не слезая с коней, и обменялись нательными крестами.

Затем Вышеслав продолжил путь вдоль реки Десны, а Игорь поскакал обратно – к Чернигову.

Въехав в городские ворота, Игорь узнал от стражей, что скончался его отец.

Стояло лето 1164 года от Рождества Христова.

Княгиня Манефа была женщиной властной, прямолинейной в речах и поступках. Покуда холодеющее тело её супруга обряжали в погребальный наряд, она собрала в тереме черниговских бояр. Пришёл на зов княгини и епископ Антоний.

Манефа объявила собравшимся, что намерена скрывать смерть мужа до тех пор, пока в Чернигов не вступит её пасынок Олег с дружиной.

– Я уже послала гонцов в Курск, – сказала Манефа. – Стол черниговский должен моим детям достаться, а не племянникам моего мужа, кои всегда были жадны до чужого.

У почившего в бозе супруга Манефы был старший брат – Всеволод Ольгович, до самой своей смерти сидевший на столе киевском. У Всеволода Ольговича остались двое сыновей, старший из которых, Святослав Всеволодович, по древнему обычаю, как старший в роде, должен был наследовать черниговское княжение.

Один из бояр черниговских мягко напомнил об этом Манефе.

– Обычай сей за последние времена много раз нарушался, – резко возразила княгиня. – Потомки Мономаха не токмо племянников, но и дядей обделяли, добиваясь Киева. Вот и пасынок мой Олег сядет в Чернигове по отцову завещанию, а до старинных установлений мне дела нет!

– Коль сядет Олег в Чернигове, на него двоюродные братья ополчатся. Не совладать Олегу с ними, ибо дружина у него невелика, а родные братья его и вовсе уделов не имеют, поскольку малы ещё.

– На силу сила нужна, – добавил боярин Добронег, – одной дерзости мало. Вот кабы у Олега союзники могучие были, тогда другое дело.

– Я найду ему этих союзников, – с вызовом промолвила княгиня. – Нынче же пошлю гонца к переяславскому князю, к ковуям