Олегово воинство потеряло в походе полторы сотни человек. Но знатная добыча, посмотреть на которую сбежался весь Новгород-Северский, делала потери не столь горькими.

Новгородцы с изумлением показывали пальцем на диковинных животных – верблюдов.

– Глядите-ка, кони с горбами и коровьими хвостами!

– Тьфу! Каких токмо тварей нет на белом свете!

Пленных половцев на торжище продавали в рабство.

Булгарские купцы платили по серебряной монете за мужчину, от двух до пяти монет – за молодую женщину. Красивые девушки ценились дороже, но их живо раскупали боярские жёны себе в услужение.

Малорослые степные кони, слабосильные для землепашества, были неходовым товаром, зато селяне охотно приобретали крупных половецких овец, коих дружинники Олега пригнали великое множество.

Немало и других диковин можно было увидеть в тот день на новгородском торгу: и восточные ковры изумительных расцветок, и пуховые женские шали, и серебряные тонкогорлые сосуды. Кто-то продавал изогнутую половецкую саблю с рукоятью в виде бегущего пардуса[25], кто-то – половецкий кафтан, расшитый блестящими бляхами. За бесценок расходились кожаные сёдла, уздечки и стремена; тут и там мелькали бухарские кольчуги, лёгкие круглые щиты и ясские островерхие шлемы, снятые с убитых степняков. Было на что посмотреть и было что купить!

Во время пира в княжеском тереме Игорь, дрожа от восторга, слушал похвальбу подвыпивших Олеговых гридней:

– Сколь поганых мы порубили за Удаем-рекой, не сосчитать!

– А за речкой Орелью – и того больше!

– Покуда к Дону вышли, столь полону набрали, что еле тащились по степи, обременённые обозами. Токмо баб половецких с ребятишками было тысяч двадцать!

– А сколь на Дону поганых попленили, и ханов в том числе…

– Да не перечесть!

– И русских людей из неволи вызволили не одну тысячу.

– Запомнят поганые этот поход!

– Допрежь остерегутся на Русь ходить.

Воеводы и вместе с ними Олег восхищались киевским князем.

– В отца пошёл Мстислав Изяславич! – молвил Бренк. – Тот в рати тоже расторопен был. Коль садился врагу на загривок, то гнал его до полного изничтожения.

– Умелый воин Мстислав Изяславич, что и говорить, – соглашался с Бренком Георгий, – на хитрости военные горазд. Как он хана Иллелуку в ловушку заманил!

– Я его в сече видел, – вставил Олег. – Ох и страшен Мстислав в ближнем бою! Головы половецкие так и летели с плеч долой, а одного степняка Мстислав наполы рассёк мечом!

– Не приведи господь с таким витязем один на один сойтись! – заметил кто-то за столом. – Вы руки у Мстислава видели? Такими руками волков душить!

– Сказывают, лук у Мстислава столь тугой, что никому не под силу его натянуть, – добавил кто-то из бояр.

И снова наполняли чаши и братины[26] хмельным мёдом, пили за успешный поход, за храброго князя Мстислава Изяславича. Долгие лета такому витязю!

…Как только задули осенние ветры, в хоромах Олега объявился гонец из Чернигова.

Сообщение гонца было коротким:

– Встречай невесту для брата Игоря.

Как выяснилось, посольство из Галича, передохнув в Чернигове, было уже на пути в Новгород-Северский.

Олег отправил навстречу галичанам отряд дружинников во главе с Георгием.

Игорь, узнав, что дочь Ярослава Осмомысла завтра будет в Новгороде-Северском, пришёл в смятение. Он знал, что день этот рано или поздно наступит, но всё произошло так неожиданно…

Старший брат ободряюще похлопал Игоря по плечу:

– Не робей, невесте твоей всего-то четырнадцать лет. Она небось робеет пуще твоего.

Но Игорю было стыдно взглянуть Олегу в глаза: если бы тот знал истинную причину его волнения! Не скорая женитьба пугала Игоря, а то, что Ефросинья может встать между ним и Агафьей.