– Ты вырастешь, а я все буду жить.

– Хорошо, – вздохнул Максимка с облегчением.

Дед и Катя в старых фуфайках, которые нашли в сарае у Семена, растаскивали и сортировали обгоревшие бревна. Сильно обгоревшие дед Иван отвозил к Семену – на зимнюю топку. Максимка тоже ковырялся в пожарище и время от времени находил что-то интересное: окривевшую в огне ложку, нож без ручки, почерневшую кружку, большой гвоздь. «Дед, смотри!» – вскрикивал от радости. Дед одобрительно кивал головой.

– Дед, ты нам новый дом построишь?

– Не знаю, внучек. Я старый, Белка хромая.

– Я тебе помогу.

– Ну спасибо. Тогда конечно.

– И Вовчик поможет.

Улыбка у деда хорошая, от одного уха до другого. А кроме того, нос весело морщится, усы смеются, глаза прячутся среди коричневых морщин.

– Я очень сильный, дед, – показывал Максимка крепко сжатые кулачки. Теперь дед был его самым близким другом. Жаль только, что старый: не хочет или не может играть с ним.

Подходили женщины с соседних пожарищ. Интересовались:

– Будете строиться?

Дед молчал, а Максимка уверенно отвечал:

– Будем.

Погода стояла хорошая, порой даже солнце показывалось из-за облаков. Максимка с утра пробегал по знакомым улицам к базарной площади: там стояли несколько машин и пушек. Постоять около пушки, потрогать ее рукой, было большим удовольствием. Бойцы на посту глядели на него снисходительно. Почувствовав это, Максимка попытался взобраться на ствол пушки, но теперь получил незлой окрик: «Эй, эй!» Все это было почти счастье: бойцы принимали его всерьез. Были здесь и другие ребята – постарше, но они не решались подходить близко, а Максимка решился и оттого получил дополнительную радость.

Дед Иван заболел. Утром он не пошел на пожарище, а долго сидел после завтрака на чурбачке, потом опять лег. Через полчаса поднялся и снова лег.

– Деда, ты чего?

– Плохо спал ночью, внучек. Ничего, скоро поднимусь.

Но и к вечеру дед Иван не поднялся. Веяло от него жаром, по лицу текли крупные капли пота. Максимка тоже остался дома.

– Деда, ты умираешь?

– Не знаю, внучек. Завтра скажу. Иди гулять.

Были на улице ребята постарше, но у них свои игры. Максимка подходил к ним и скоро возвращался.

– Не интересно без тебя, деда.

Мама и бабушка поставили деду банки на спину и этим сильно испугали Максимку. Дед умирает? Утром, едва проснувшись, шагнул к топчану деда: жив или нет?

– Жив, внучек. Буду жить.

Однако пролежал на своем топчане еще несколько дней. Болезнь его стоила жизни Пеструхи: приготовили для деда бульон. Слезы посыпались из глаз Максимки, когда узнал, что Пеструшки больше нет, а есть горячий бульон. Едва сдержался, чтобы не зареветь.

Но и еще одна беда поджидала всех: выпал снег, засыпал пожухлую траву, нечем стало кормить лошадь. Сено, заготовленное на зиму дедом Иваном, сгорело вместе с домом. Надо было или добыть сена, или продавать Белку.

– Нет! – закричал Максимка, когда услышал такой разговор. Жизнь свою без Белки он не представлял.

Едва поправившись, дед Иван запряг Белку и поехал в ближнюю деревню Коробчино, где у него имелись знакомые хозяева, в надежде получить воз сена в долг. Но скоро вернулся с пустым: в теперешние времена в долг никто не давал. Опять возник разговор: продавать или не продавать? И что можно выручить за хромую лошадь? Если кто-то и купит ее, то на убой. Жалко. Пока решали эту задачу, Максимка караулил Белку, чтобы ни за какие деньги не позволить увести ее со двора, – хоть броситься под копыта.

Но все же случаются и счастливые дни посреди горя. Скоро дед вышел из дома посветлевший: старый друг, дед Семен, опять выручил, сказал, что на воз сена он ему наскребет. Таким образом, и Белка, и Максимка, и сам дед Иван были спасены. Самое интересное, что Белка об этом знала: почти рысью бежала в Коробчино.