И вокруг Веры пахло ладаном, а не кофейным, грязным и хлорным духом вокзала.
***
Восстани, что ж ты спиши, душе моя ты, душе!
Воды зачерпни – вся жизнь отразится
в Звездном Ковше.
Я ночью, на лубяном вокзале, на жесткой лавке спала —
И вдруг пробудилась, и заплакала, оплыла,
свеча на краю стола.
Свеча в пустой банке консервной… а я, как дитя, все жду,
Все жду подарка, как Бога, – ой, нет, Бога-подарка, на льду-холоду!
Васильками лед искрит… на зуб попробовать… зимы кусок откушу —
Вот и сыта… и напиться – впрок на свете нажиться – губами припасть к Ковшу…
А как жизнь жила? Не воспомню! В катанках, чунях, чулках,
В стряпне, в голодухе, в краснофлажных ветрах, в штопаных, утаенных грехах,
А тут время сжалось, в кулаке голубенком пищит, сизый пепел и прах, —
И голос высоко в небесах слышу: конец скоро,
суд при дверях!
Руку ко рту прижала. Рыданьем давлюсь.
Ворочается вокзал
На жесткой стальной подушонке. Как верить,
мне никто не сказал.
Как это – персть, Благую Весть, ко грешному лбу подносить
И будто солить себя, благословить, вязать нательный на нить
Этот крест дорог, этот крест путей,
распятье серебряных рельс,
И я горько восплакала, чую, чугунных времен в обрез,
И с лавки железной встала, и вижу: мрачно стоит за мной
Смерть моя – в платке моем шерстяном, с косой за спиной.
– Ты, смерть, ты слишком рано явилась, уйди!
Я мир люблю. Я сплю с ним, святым, на груди.
А ты? Что глядишь пропастями
пустых, угрюмых глазниц?
Я все равно не упаду пред тобою ниц!
Я грешница, смерть! Мне – мои грехи отмолить, разбивая лоб,
Во всех церквах, горьких, как сныть,
без сна, пьянея, взахлеб!
Уйди! Колеса стучат, и вдоль перрона бегу в мой железный дом —
Ушло тепло, разбито стекло, гудок, и грохочет гром!
А смерть смеется всеми зубами, оскал у людей на виду:
– Какая горячая… что тебе пламя!.. нет, я от тебя не уйду.
Я тюремщица, надзирательша, я сторожиха твоя —
Проси не проси, а пойду за тобой, по рельсам, по вьюге белья,
По жесткой стерне, по жнивью в огне, по камню больших городов —
И можешь мне врать, что ты молода, что не искупила грехов!
Плевать мне на все грехи твои. На запах
сырой пустоты.
А злата и серебра нет у тебя – ничем не откупишься ты.
Ты мнила – пустишься в дальний путь, и удерешь от меня?..
И ноги уже – не протянуть… и нет панихиде – огня…
А все так близко… небесный плот… ты думала,
рыба-жизнь
На леске горит?!.. на червя клюет?.. ловись без конца, ловись?..
Я смерть, не бойся, я – матерь Тьмы – послана Богом тебе:
Ты мыслишь – зло, а я ведь добро, я вышита по судьбе
И кровью, и гладью, золотным шитьем,
Счастливым навечным сном…
Что, дура, ревешь?.. от меня не уйдешь…
ни сейчас, ни потом…
– О милая смерть, я тебя молю, пропади, скройся ты с глаз,
Я даже потом тебя полюблю, но только уйди сейчас!
Я Бога жду. Он еще не пришел. Он там,
за вокзальным углом,
Дыханьем греет руки Себе, мороз загребает веслом.
Еще не вкусила я сладко, сполна сужденную мне судьбу.
Еще не готова я – дева, одна – лежать в богатом гробу!
Так мы стояли друг против друга. Я и смерть моя.
И старик разлепил глаза на лавке, и проснулась моя семья,
Мой великий люд, мой гул и гуд, мой пасхальный, каторжный труд, —
Весь проснулся, весь встрепенулся, – даром знал он, что все умрут!
Но какие счастливые, светлые лики! Ах, народ мой, иконы для
Твои руки, и нимбы, и слезы, и крики, под ногами твоя земля!
И никто, да, никто часа не знал, пока проходили века.
И никто под выстрелом не упал, обливая кровью снега.
И метелью наследных кружев не бинтовала я страшных ран —
И меня на поминках не угощал кутьей ты, мой друже,