Вера старалась не глядеть на блеск богатства, щедро рассыпанный по широте и высоте огромного, как пустынная пирамида, особняка.

– Ты – здесь… а он с девчонкой – где?

– А у него еще один домина! – гордо и яростно вопила Марина. – За городом, у дряни! Там его мать обитает! Свекровка моя! Чернобурка! Вся в жемчугах! От Сваровски! В алмазах от де Бирс, падла!

– Марин… это ж ее… личное дело… жемчуга…

– Они хотят мою белочку, котеночка моего вот так же наряжать, падлы! Превратить ее… в игрушку… в куклу!.. для богатых, для магнатов… Что ее ждет?! Верка, ты представляешь, что ее ждет?!

– А разве ты… не богата?..

Теперь Вера обводила рукой и глазами шикарный, алмазно-блесткий окоем: сталь, стекла, хрусталь, позолоту.

– Я-а-а?! Ну да! Да! Да-да-да! Богата! Еще как богата! Жру это богатство, жру, жру, все никак не сожру! До скончанья века хватит! Обожрусь и сдохну от обжорства! Пошло оно, богатство это, в задницу!

– Маринка, – хрипела Вера и сама наливала себе в рюмку вина, и выбулькивали в хрусталь остатки, – ты похожа на свинью… Свинья – доброе животное… у нее даже кровь как у человека… я читала… А давай я тебе… ну!..

– Ну?! Что замолкла, как немтырь?!

Вера молчала и качалась из стороны в сторону. Она в первый раз в жизни была пьяной. Это было ново, странно, страшно и вызывало восторг, смешанный с последним ужасом: сейчас протрезвею, и все закончится – и застолье, и жизнь.

– Я тебе… дочку верну!..

– Как ты ее вернешь?!

– Я ее… у него – украду… ну, он украл, и я – украду… для тебя…

– Моя дочь не вещь!

– И я… Марин!.. я тоже… не вещь!.. Я… человек… и – украду…

Марина глядела на Веру круглыми, крошечными поросячьими глазками. Ее поросячий носик смешно шевелился: нюхал воздух вокруг Веры, пытался учуять, правду она говорит или врет.

– Украдешь?

– Ук… раду!

– Правда?

– Век, это самое… – Вера вспомнила, как божился Бритый. – Воли не видать!

– А ты что, мать, сидела?..

– Я?.. я…

Вере нечего было ответить.

– У меня… отец сидел…

– А, да!.. точно. Товарищ Сургут!.. за колючкой помёр… А что ты за это… хочешь?.. А?..

Вера крепко, до белизны пальцев, сжимала в кулаке пустую рюмку.

– В смысле?..

– Ну да! В дурочку-то не играй! Что ты у меня за это попросишь?..

– За что?..

– Идиотка!.. за то, что ты мне дочку…

– Ах…

Вера наконец поняла.

– А ты мне… Марин!.. ты мне… денежек дай немного своих… ну, это… совсем немножко… хотя я понимаю, там надо множко… ты только не смейся… я знаю, будешь смеяться, ржать просто будешь… мне, это… в другую страну надо… в Иерусалим!.. добраться…

– Куда, куда?.. Громче говори! Губешки-то разлепляй!

Марина и правда не расслышала.

Вера медленно, по слогам выдавила из себя:

– В И-е… ру… са… лим!

– Черт! – выкрикнула Марина, помолчала немного и захохотала.

Она хохотала так громко, что звонко лопнул один стеклянный шарик на кухонной французской люстре.

– Что ты… ржешь как… конь?..

– В Иерусалим! – заходилась в умалишенном смехе Марина. Тряслись на щеках кудряшки. – На Святую Землю! Вон оно что! Так далеко! И что тебе приспичило?! Что ты-то там забыла?! А загранпаспорт у тебя есть? А деньги на билет? Нет?! И что, я теперь твой кошелек?! Ишь ты! Все так просто решила! И меня не спросила! Ты что, меня вот так вдруг на улице нашла?!.. ночью, на тротуаре… и подобрала, и раскрыла… а там… пара-тройка тысяч баксов!.. а то и десятка!.. аккурат до Иерусалима хватит… и чтобы там помотаться… всласть пошиковать… А-ха-ха-ха-ха!.. ах…

Обиженная Вера встала, чтобы выйти из кухни. И тяжело, смешно упала около стула. Свалилась как сноп. Марина хотела встать, не смогла, смеялась еще сильнее, заливистее.