меня любил –
отчаянно
Сэппун[2]
мой белый стих –
самурайский клинок
с линией закалки на русском языке
лебединым ветром,
облаком обманным
где стога из вереска
ввысь белой куропаткой
снежным цветком на окошке
в зимнюю долгую стужу
словно зарей золотою
румянят восход над рекой
во флигеле – листья кленовые
запах воды родниковой
рыжая прядь непокорная
сумеречные
с блеском глаза
ах, эти ночи бессонные
с раскатами,
ливнем гроза
былого смутный свет
прошедший путь разлуки
зеленый луч счастливый
пронзает облака
В жизни, как в письмах
в этом городе лед заковал берега
и над Домским собором шпиль опоясан туманом,
переменчива, противоречива судьба:
когда в низине дымка, лебеди в воде
верхушки сосен правит своевольный ветер
под влажным пологом найдут друг друга губы
все это было не сейчас, в далеком сентябре,
хотя все это знать совсем не обязательно…
узнаю этот город по запаху жженой листвы
и на шпилях церковных, не кресты – петушки-флюгера
с первым криком, нечисть, по мановенью руки
исчезает без колдовства
ты пьешь за нас, поешь одной лишь мне
не призрак и не тень, земное воплощенье
вернувшийся из снов, несбывшихся желаний
как нежность и печаль сырой реки
где же та девочка, что исступленно
в скомканном времени, {дом с мезонином}
снова теряет кольцо с аметистом
«вечно впадая то в ярость то в ересь
если вглядеться в последнюю темень
свет ночника вырывает из мрака
бешеной нежности высшую степень, –
в жизни, как в письмах, помарки с размаха
Полный абзац
Старый дом по ночам трясет от проезжих машин
Третья линия на побережье холодного моря
Управляющий Янис в прошлом морской пехотинец
Который день под шофе:
– Детка, я в афгане пробыл долгих четыре года
Но кому теперь нужен отставной полковник старик
Здесь четыре семьи: латышские, русские:
Он маркетолог, она духовник
В приоткрытую щель сигаретный дымок сторожихи
На полставки еще админ игровых автоматов
Ныне хоть пруд пруди;
– Я недавно с Норвегии, там рыб комбинат
Напоминает хирургический зал стерильностью
Все в перчатках, масках /работать одно удовольствие/
Жаль, что дома нет таких же условий…
Да и платят… Унылый взмах…
– А я вступает в беседу другая, – сезон отпахала в Англии
Шесть фунтов за час…
Фрукты-овощи в громадных теплицах так нуждаются
В наших ловких женских руках…
Дом на юрмальском побережье – мой летучий корабль
Бороздящий житейские волны, чем не ноев ковчег
Где голодные чайки вторую неделю галдят
О крайбанке внезапно почившем и другая горящая весть
Второй государственный русский, интервенция?
Былые имперские запахи?
Может это просто голубка вместо миртовой ветви
Приносящая долгожданную весть…
Сполна
Все суета сует. И твердь земли не так уже прочна.
Мне пыль дорожная теперь мила. Я обернулась
Лотовой женой. Столпом стоящей, просолившейся
от слез… Но в каждом новом дне ищу я обновленья,
Так яблоня, замерзшая в холодную годину
Торопится свой выбросить росток в Сад Жизни,
И для тебя, чья тень меня еще тревожит
Мой самый сладкий плод…
Миссия – Константинополь
будто в горах грохочущее эхо
морская гроза – задраены люки
склонились бессильно жерла орудий
мой светлый сон – вишневый стяг
кораблик средь тумана…
где ветер дышит прибоем
считаю свои немногие годы
на пальцы взглянув
ехать домой расхотелось
только в душе полны паруса
так ветер пьянит меж дюн
Корабль мечты,
презревший шторма
Бог весть, о чем твоя грусть
рой призраков невидимых
вязь неповторимых слов…
спасибо, что ты был
Константа моих грёз
пиано, пианиссимо волшебных строк
незамутненный взгляд
бегущий по волнам
до тебя так далеко, Константинополь!
плотной шторой задавило небо облаком
и сквозь бледный и неясный луч зари
обещает всё же распогодиться
август припозднившийся