Дина Ратнер Иегуда Галеви – об изгнании и о себе читать онлайн страница 32
И жаждет тела моего: ему неведом стыд…[73]

Как бы я ни тешил себя надеждой провести жизнь рядом с той, которая превратит будни в праздник, понимаю: супружеская жизнь – это не иссушающая душу ревность и страсть, а уверенность в привязанности, привычка, верность. Именно то, на что не могу рассчитывать в наших отношениях.

Вскоре случилось то, чего страшился, – стою перед запертой дверью и не знаю, что делать. Одна страшная мысль сменяется другой: уехала, уехала навсегда… Какой-нибудь вельможа увёл её в свои хоромы… Что делать? Ждать. Непременно появится здесь, должна появиться, а если уйду, она именно в это время может вернуться. Но что я скажу ей? Чем смогу удержать ту, которая мне не принадлежит? Подобно выгнанному псу, сел рядом с её домом на окаём старого, давно заброшенного фонтана и стал ждать.

Вечер сменился ночью. Нет сил подняться и уйти, душа словно окаменела; время остановилось – нет ни прошлого, ни мыслей о будущем. Не знаю, сколько бы ещё просидел, если бы не услышал чей-то раздражённый женский голос из окна на втором этаже:

– Уехала она!

Я не двинулся с места.

– Совсем уехала! Навсегда!

Чувствую своё окаменевшее лицо, взгляд, устремлённый в никуда. Наконец поднимаюсь, ослепший и оглохший, бреду по тёмной онемевшей улице… О том, что сердце не разорвалось от горя, свидетельствует выглянувшая из-за туч луна, она подмигнула мне и снова спряталась за тучу… И, как брошенный ею спасательный круг, в памяти всплыли строчки ибн Гвироля:


Тотчас ветер двинул армады туч –
на луну навёл парусов их рой,
застил лунный свет, скрыл дождём косым,
пеленою лёг, как на лик покров,
точно месяц этот уже мертвец,
облака – могила, могильный ров…[74]

Я хотел ответить моему любимому поэту стихами, но строчки не складывались в моей затуманенной голове. Не знаю, сколько бродил по спящему городу, страшась оказаться в замкнутом пространстве своей комнаты. Вдруг различил позади себя лёгкий скрип – то были чьи-то шаги, всё ближе, ближе… Может, то грабитель, сейчас воткнёт мне нож в спину… ну да всё равно… пусть так. Минута, другая… и шаги стали затихать в безмолвии ночи. Так бы и ходил по опустевшим улицам, если б не почувствовал холод прилипшей к телу промокшей под дождём одежды. Снять бы с себя вместе с мокрым плащом ощущение её податливого тела, запах волос… Избыть бы свою тоску, крик отчаянья в словах:


Газель, презрела ты закон, который Богом дан,
Твой взгляд охотится за мной, расставив свой капкан,
Душой стремится овладеть ресниц твоих обман.
Не потому ли так милы газели стать и вид,
Что пламя львицы в глубине газельих глаз горит?
Я перед взором этих глаз, у бездны на краю,
Кормлю своею плотью их и кровью их пою,
Пьянею от лозы твоей, но сам вина не пью.
Цветёт твой сад передо мной, и каждый плод манит,
Глаза газели у тебя, а сердце как гранит.
И если мне в твоём саду случится побывать,
И травы мять, и лепестки душистой розы рвать,
Боюсь я в голосе твоём насмешку услыхать.
И если даже голос твой небесный промолчит,
Услышу я, как в тишине смех ангелов звучит.[75]

Не в силах я справиться с тоской, не могу освободиться от неутихающей боли утраты той, что кажется незаменимой. Чем больше твержу себе – забыть, забыть, – тем острее ощущение её близости. Вот и мой дедушка в юности чуть было не лишился рассудка из-за измены любимой. Стараюсь и не могу вернуться к наставлениям отца, предостерегающего от сближения с женщинами. Он говорил о необходимости подчинять свои чувства разуму, не позволять силе желания, страсти преодолеть границы дозволенного. А грех нашего прославленного в веках царя Давида, не сумевшего осилить влечение к Бат-Шеве? Одним словом, заповедь «не следуй сердцу твоему и глазам твоим» – на все времена.