Набрали в ванну немного воды – это водоём. Под остров приспособили камень, что кладём на квашеную капусту, и пустили землеройку в воду. Ох, как она понеслась! Словно торпеда. То вверх, то вниз, а то по кругу. Будто сама себя хочет догнать и ухватить за хвост. Здесь мы разглядели и щетинки на лапках, и щёточку на хвосте. Она этим хвостом рулит не хуже, чем рыба.

Наплавалась, легла на воду и принялась охорашиваться. Затем неторопливо так подплыла к камню, осторожно забралась на него и уселась отдыхать. Я выловил из ведра лизуна и положил на камень. Пока кутора обнюхивала рыбку, она вдруг взвилась и бултых в воду. Кутора догнала лизуна, цап и на камень. Минуты через три от него не осталось и плавников. Мы нашей новой знакомой ещё трёх рыбок дали, съела и их. Живот у куторы раздулся, как барабан, а она ползает по камню и ищет добавки. Положили ей кусочек мяса – съела, поймали толстого рыжего таракана – съела, нашли между оконных рам сухих мух – и тех сжевала.

Но больше всего нас удивляла не прожорливость куторы, а то, как она преображалась в воде. Вот она сидит на камне, несуразная, толстобрюхая. Пока не обнюхает перед собой всё до последнего миллиметра, боится шаг ступить. Но стоит ей попасть в воду – и перед нами уже не чёрная толстая мышь, а полузверь-полурыба. Между шерстинками зависают мириады воздушных пузырьков, отчего кутора кажется одетой в скафандр из серебристой ткани – такими нам показывают в кино пришельцев с других планет.

Она могла плавать на спине и животе, выполнять в воде фигуры высшего пилотажа или просто лечь на воду и долго лежать.

Мы любовались, если не сказать – играли куторой до самого вечера. Угощали её мясом, мучными червями и океанской рыбой палтусом. Кормили в воде, на камне, в руках. Она ни от чего не отказывалась и съела столько, что с лихвой хватило бы на десятерых землероек.

Перед сном положили на камень комочек ваты и, решив, что больше куторе ничего не нужно, оставили её в покое. Когда утром мы заглянули в ванную, наша кутора была мертва. Вату она столкнула в воду, а сама лежала на голом камне, поджав тонкие лапки и почти касаясь живота длинным носом.

Решив, что вчера перекормили зверька, мы долго упрекали друг друга в неосторожности. Только потом я узнал, что всё случилось как раз наоборот. Оказывается, этот зверёк должен получать еду не реже чем через три часа. В ручье или озере кутора так и делает. Час поохотилась, час поспала, снова поохотилась, снова вздремнула. День или ночь, для неё особой разницы нет. Она прекрасно чует добычу своими усами-вибриссами даже в полной темноте. Так и получается, что всю свою жизнь кутора или спит, или ест. Оставь мы на камне кусочек мяса, этот удивительный зверёк, возможно, жил бы у нас и сегодня. Ах, как жаль, что о том, как питается кутора, не было написано в энциклопедии!

На второй год в ручей пустили сточную воду, и теперь ни лизунов, ни кутор там не встретишь. Даже водоросли исчезли. Старые автомобильные покрышки, тряпки, битые бутылки – этого добра в нашем ручье сколько угодно, живого же нет ничего.

В январе солнце поворачивает на весну, а зима на мороз. Когда он бывает слишком уж сильным, многие птицы и звери по три-четыре дня не покидают своих спален. Глухари, рябчики и куропатки отсиживаются в снежных лунках, горностаи и соболи – в дуплах. Белки в эту пору прячутся в похожие на футбольный мяч гнёзда – гайна, в выкопанные под ветками кедрового стланика снежные норы, а однажды я обнаружил вот какую беличью спальню.

Зимовал я на реке Чуритандже. В самом её верховье у похожей на старинный корабль скалы стоит избушка. Потолок в избушке закопчённый, стены покрыты трещинами, между брёвен выглядывает мох. Вместо стульев – сучковатые лиственничные чурки, вместо кровати – нары из упругих жердей. У изголовья два бревна совершенно новые. Это медведь забрался в избушку, съел весь запас продуктов, порвал в клочья матрас, а когда уходил, не стал разворачиваться в тесном зимовье – выдавил стену.