– Ему принадлежит вот эта комната, лучшая здесь.
Беря из сухощавой руки длинный медный ключ, я тихо спросила:
– А друзья у него есть? Он приводил кого-то?
– Нет, мисс. Мистер Блэйк – благовоспитанный джентльмен, предпочитал уединение. Пару раз к нему приходили какие-то люди, которым явно не очень-то хотелось, чтобы их видели, но я не стремилась раскрывать его тайн. Помню даму, довольно молодую. Она прятала лицо под вуалью.
– Особые приметы? – Дин забрал у меня ключ и начал поворачивать в замке.
– Нет, пожалуй. – Женщина глянула на меня. – Разве что примерно одного с вами роста, хорошо одетая…
Это могла быть Хелена, но могла и не быть. Я молча переглянулась с Соммерсом, и он открыл дверь.
Мебели в большой светлой комнате оказалось немного: шкаф с книгами, гардероб, письменный стол, кровать и мольберт. Зато стены украшали десятки картин и набросков; присмотревшись, я узнала многие: их рисовала моя сестра. Ее портрет, написанный, видимо, самим хозяином спальни, занимал место напротив кровати.
– Боже…
– Начнем? – тихо предложил Соммерс, открывая гардероб.
Я кивнула и пошла к мольберту. То, что я ожидала там увидеть, не заставило себя ждать.
– Гуашь. – Я открыла две банки. – Крышки перепутаны, на дне смешивали лиловый. Забираем для Артура?
– Да, – ответил он, вынимая из шкафа цилиндр. – Наверняка тот самый… а вот и трость. Как думаешь, почему Блэйк не пришел с признанием?
– Испугался? – Я осмотрела пустой мольберт и перешла к столу. – Или передумал. А может, Нельсон прав, и Блэйк нас дурачит. Вот только почему тогда не забрал улики? – Я выдвинула первый ящик. – Надо же, письма Хелены. И он держал их без страха, что его поймают?
– Есть что-то важное?
– Их много… – я наугад вскрыла один конверт и пробежала глазами лист, исписанный знакомым мелким почерком. – Сантименты… нежности. Не знала, что моя сестра может так писать.
«Если бы я могла любить вас вечность, то любила бы еще дольше. До скорой встречи, ангел».
– Я… я возьму их, Дин.
Я знала, что он заметит перемену в моей интонации, и знала, что сделает вид, будто этого не произошло. Так и было: Соммерс смотрел в сторону, а голос звучал с деловитой отстраненностью:
– Еще какие-то бумаги?
– Нет. – Я просмотрела остальные ящики. – Краски… кисти… тряпки… деньги.
Дин приблизился к книжному шкафу и потрогал пальцами несколько выпирающих корешков.
– Как думаешь, здесь что-то может быть? Эти книги можно перебирать вечность.
– Проверь те, на которых меньше пыли. – Я подошла к кровати и заглянула под нее. – Здесь ничего, что было бы связано с ядами. Ни аппаратов по перегонке, ни пробирок…
– И все книги художественные. – Соммерс начал осматривать полки.
Я поднялась на ноги и огляделась, ища возможные тайники. Может, за картинами? Или прямо в картинах? Казалось, в них не было ничего необычного. Зато портрет моей сестры явно писал с любовью тот, кто запечатлел в памяти каждую ее черту. Тот, кто видел что-то большее, чем глупая богатая девочка, запертая в башне. Намного больше, чем видела я. Приблизившись, я аккуратно сняла картину со стены, и…
«То, что зовут божьим дуновением, на деле не что иное, как лукавая печать сатаны, сеющая смуту в сердцах. Гений рождает перед глазами неясные образы, полные печали и счастья, гнева и жажды. Чистое злодейство, место его – в геенне огненной. Помните это, мой друг…»
Я обернулась. Дин держал книгу в зеленой обложке и читал надпись, сделанную от руки на титульном листе.
– Интересно… – Он посмотрел на меня. – Как думаешь, что это?
Я не отвечала, неотрывно глядя на книгу.
– Дай сюда.
Он кивнул и сделал шаг навстречу. Книга оказалась в моих руках. «Маленькие трагедии. Александр Пушкин». Рука задрожала, когда я начала перелистывать страницы. С них выступили мне навстречу и зашептали знакомые тени.