Вечером, уже изрядно уставших и утомленных шумными праздничными мероприятиями, влюбленных в сопровождении вереницы дорогих иномарок с веселым криком и стрельбой в воздух отвезли в загородное имение на берегу Оки. Имение это, по самым скромным оценкам, стоило целое состояние. Общественность уже знала, что оно было подарено внезапно разбогатевшим революционером Луизе еще накануне вечером. До сего дня, пожалуй, никто из последних невест даже не могли мечтать о нечто подобном. О чем одни с восторгом, другие с негодованием не могли не умолчать газеты.
От машины по мраморным ступенькам дворца прямо до спальни жених нес невесту на руках. Там при звуках арабской музыки возвышался балдахин, сотканный из цветущего тимьяна. Они выпили вина, обсудили, как весело прошло мероприятие. Их лица сияли улыбкой. Затем невеста ловко опутала Адама Григорьевича шелковой лентой, раздела, а он, утомленный и немного пьяный, не сопротивлялся, ловя губами ее набухшие соски.
Невеста скинула фату и перчатки и покружилась так, что свадебное платье ее поднялось, обнажая стройные ноги и элегантное нижнее белье. Ей нравилось дразнить жениха, а он тем временем пожирал ее влюбленными глазами, пока она танцевала стриптиз под арабские мотивы.
– Из тебя выйдет классная наездница! – восхищался он, когда она уселась на него сверху.
Невеста лукаво улыбнулась, и, не останавливаясь, минуты три-четыре грубо истязала жениха, пока, наконец, обессиленная в сладострастной дрожи не упала ему на грудь.
В это мгновение он вдруг узнал ее. Нет, не свою невесту Луизу. Он узнал в ней бывшую спутницу сенатора, коварную убийцу многих высокопоставленных чиновников, охотницей за деньгами олигархов, узнал ее по характерному сладострастному стону, который никак нельзя было спутать. И видя испуганный и даже ошарашенный взгляд Адама Григорьевича, невеста прикрыла ему ладонью лицо то ли из жалости к нему, то ли от собственного смущения, но он видел ее сквозь пальцы.
– Ты?! – прошептал он, пытаясь подняться. – Но голос, грудь, черты лица? Это какой-то сон…
Шелковая лента прочно держала его. Он увидел, как блеснули слезы в ее безумных глазах, но это были слезы не радости и даже не боли, это были слезы актрисы.
– Ты сейчас убьешь меня, – догадался он.
ЧАСТЬ 1. ИСТОРИЯ РЕВОЛЮЦИОНЕРА
Несколько лет назад….
Я вскормлен верою в любовь
Перстом Отца отмечен свыше.
Стучит, бурлит святая кровь,
Как барабанит дождь по крыше.
Покорны мне моря, леса
И взоры девственниц печальных,
И звон колоколов пасхальны,
И ветер буйный в небесах.
Я верой-правдою служу
Всем изгнанным и утомленным.
Поверженным и оскорбленным,
Униженным я свет несу.
Меня распяли на горе.
И муки страшные я прИнял.
Отец меня родной покинул,
Когда молил я о себе.
Но я воскрес, разверзлись очи.
И в каждом сердце мой очаг.
И каждый час, и дни, и ночи
Я среди вас. Пусть знает враг!
I. Случай в баре
По деревянным перекрытиям ходили блики яркого света. Запоздалые посетители, жмурясь от них, вели пустые разговоры. Скучающий бармен натирал бокалы, а две проститутки за стойкой смахивали пепел в одну пепельницу. Одна из девушек была чернокожая, с заплетенными разноцветными косичками и серьгой в носу. Спокойная музыка «Je t’aime» в исполнении Лары Фабиан навевала грусть. На столике у окна стояла кружка пива. Над ней сонно кружилась муха, но обладателю этой кружки было все равно. Поникшая голова его была накрыта руками. Ощущение ужасной несправедливости не отпускала Адама и, чтобы заглушить боль, он решил напиться. За соседним столиком двое поддатых мужчин спорили друг с другом, что первично: яйцо или курица.