У Державина «ум высокий» не в силах постичь Бога. У Пушкина не Бог, а ничтожество оказывается «чуждо мысли человека», его, а не Бога «страшится гордый ум». Противоречие отчасти снимается, если мы вспомним, что в античной мифологии мрак – это Эреб, сын Хаоса и отец ряда других божеств. Правомерность обращения к образам античной мифологии будет подтверждена наличием соответствующих лексем и образов в третьей строфе стихотворения. Соответственно, первая строфа приобретает дополнительный смысловой оттенок древних заклинаний.

В седьмом стихе в «Тавриде» впервые появляется личное местоимение в форме первого лица единственного числа (до этого в форме первого лица были только глаголы): «Я все не верую в тебя». Я, сознание, разум человека противополагаются пустому Ничто. Во тьме небытия вспыхивает человеческое Я, упорствующее в своем неприятии вечного Ничто, и в этом противостоянии, в этой борьбе поддерживающее свое существование – подобно тому, как пламя свечи ярче светится в темноте. Эта же мысль высказана Пушкиным в стихотворении 1823 года, в котором в сжатом виде воспроизводится основное содержание «Тавриды»:

Обратим внимание: в приведенном выше стихотворении ум отказывается принять не только Ничто, но и надежды на потусторонний мир трансценденции. В «Тавриде» эта мысль предстанет в более развернутой форме. Пока вернемся к тому, чего уже удалось достигнуть в нашем рассмотрении. Появляется первая оппозиция: «ничтожество-Я», и обозначается напряженное противостояние между членами этой оппозиции. «Часто сдается нам, что мир – это всё, а мы – ничто, и часто также, что мы – это всё, а мир – ничто».[71]

Далее дается картина бушующего потока:

От риторических рассуждений автор переходит к яркому образу путника, смотрящего в бездну с горной высоты. Перед нами образ гераклитовского потока, в котором растворяется все сущее. Это уже не пустой призрак чистого Ничто, но – становление, выбрасывающее сознание человека назад к своему существованию. Сознание ищет устойчивой опоры в существующем, в сущем («Кругом оплота ищет он»).

В оде Державина «Бог», которая может быть рассмотрена в качестве претекста пушкинской «Тавриды», представлена близкая по смыслу экзистенциальная ситуация. У старшего поэта лирический герой, сопоставляя свое Я с божеством, приходит к осознанию своего полного ничтожества. Ничтожество это выражено у Державина в максимально гиперболических формах: