М. В. Леонтьев: – Сместился, да. Ну, в компьютере тоже есть библиотеки, вообще-то. Но мы же прекрасно понимаем, что огромный объем общения с компьютером для массы пользователей, состоит, конечно, не из библиотек, а совсем из других продуктов, как правило, достаточно низкопробных или сиюминутных. Ну, вопрос вкуса, конечно. Мне, например, трудно себе представить, как можно читать классику – и русскую, и мировую, – с экрана. Непонятно и, кроме всего прочего, вредно для зрения. Но, наверное, есть люди, которые к этому привыкли. Это вкусовщина, тут я не настаиваю. Но, конечно, сместилось все.

Понимаете, вообще современная цивилизация очень сместилась, как любит говорить Саша Дугин, «в сторону симулякров». Вся эта техногенная цивилизация в значительной степени является механизмом управления миром. И этот постмодерновский механизм, в отличие от прежних механизмов модерна, построен на абсолютном изъятии основной массы населения любой страны, вне зависимости от степени ее демократичности из процесса принятия каких-то важных стратегических решений. Даже наоборот: чем более страна является по модели демократической, в западном понимании, тем меньше участие людей, народной массы – в принятии таких решений. Была претензия к коммунизму и фашизму, что они манипулируют сознанием, апеллируя к низменным инстинктам. Это так. Но их интересовало сознание и низменные инстинкты.

Современную так называемую либеральную демократию не интересуют никакие инстинкты и никакое массовое сознание. Она просто его отключает именно через эти техногенные механизмы. Почему в Соединенных Штатах так популярно обсуждение вопроса об однополых браках и ему подобных? Потому что это не имеет никакого отношения к национальной стратегии. А механизм преемственности элиты обеспечивается, в том числе, под прикрытием так называемой выборной процедуры.

В принципе, демократия невозможна без цензов. Только эти цензы трансформируются. Раньше были прямые цензы. Как родилась демократия? Были люди, которые платили налоги и которых король призывал и говорил: «Вот, ребята, мы будем вести такую-то войну. Эта война вам выгодна. Давайте деньги!» Почему британская монархическая система оказалась устойчивой, а французская – нет? Потому что английский король взимал деньги, вообще не сообщаясь с тем классом, который был основным податным сословием. А во Франции, наоборот, все решения принимались сообща, потому что, извините: нет денег – нет войны. Не дали, сказали: «Нет, вот эта война нам не нужна».

Семинарист: – Много было сказано сегодня о смыслах, много было сказано о понимании. И вот такой вопрос: что это за смыслы, которые вы популяризируете? Что это за смыслы, которых не видят другие люди и в которые вы им помогаете вникнуть?

М. В. Леонтьев: – Почему? Огромное количество людей видят эти смыслы! Ну, во-первых, есть базовые ценности. Я сейчас не говорю о вере, просто чтобы оставаться в рамках своих задач и своей профессии – политики. Хотя без этого основания вообще ничего не существует.

Я могу разговаривать с людьми, которые убеждены в двух вещах. Первое – что им нужна эта страна, Россия, и им нужно, чтобы она была. И второе – они понимают, что существует очень большая опасность: если мы будем так же дальше продолжать по инерции, то ее не будет. Дальше у этих людей могут быть самые разные взгляды на то, как надо сделать, чтобы она была. Эти люди для меня – свои, все. С некоторыми я радикально не согласен, потому что мне кажется: то, что они предлагают, неправильно. Вот это и есть, собственно, предмет разговора.