Но небольшие отличия все-таки имели место.

В нашем институте спирт отхлебывали из мензурок, в институте биологии в отделе растений его запивали крепким чаем, заваренным в лабораторной посуде симпатичными практикантками, а в отделе физики и математики глушили литрами, просто черпая из фляг.

Чем занимались люди, считающие дрозофил, никто не знает – потому как вонь в лаборатории, где работала Марина, не располагала к дружеским беседам. Химики хотя бы включали вытяжной шкаф. К тому же Марина начала встречаться с Виталиком, и для меня была практически потеряна.

Марину я заприметил еще в детском саду. Она выделялась среди остальных детей старшей группы – красавица опередила меня в появлении на белый свет на целых три года.

На мой взгляд, ей чрезвычайно повезло с внешностью. Именно такой я представлял себе Снежную Королеву, которая обещала Каю, то есть мне, коньки, вернее, конфетки, если я не выдам воспитательницам ее самоволки через дыру в заборе за дальней верандой. Куда отлучалась Маринка на прогулках, до сих пор остается тайной.

С тех пор Марина не сильно изменилась. Она, разумеется, стала еще выше и красивее, но характер остался прежним.

То, что гордячка предпочла Виталика, естественно, задело мое самолюбие. Но в глубине души я чувствовал, что ничего хорошего с ней у меня бы не вышло.

Ледяной холод и отвратительный запах метилмеркаптана в главном корпусе, где располагалась наша лаборатория, резко контрастировали с чудесным летним воздухом улицы, усиливая впечатление бесконечной протяженности моего пути по коридору с убитым паркетом.

Я решил не привлекать внимания и посидеть на работе, выдвигая и задвигая ящики письменного стола, а после обеда смыться.

Еще не дойдя до нашей комнаты, я увидел, что дверь приоткрыта. Кто это тут в такую рань? Наши до десяти на работе не появлялись.

Войдя, увидел своего приятеля Витю из отдела физики и математики. Как он смог проникнуть в кабинет, кто дал ему ключ?

– Ты что делаешь!!! – завопил я, увидев кучу железок на столешнице масс-спектрометра.

– А что? – повернулся ко мне Витя, бросая на стол очередную горсть деталей.

Он почти доломал излучатель, который я собирал и настраивал неделю.

– Ты зачем его … ?!!

– Как зачем? Вижу: завинчено. Значит, надо развинтить, – бодро проговорил он, в то время, как его пальцы ловко орудовали, нащупывая, что бы еще такого можно сломать.

– Поэтому тебя Витей назвали, что ли? Завинтить-развинтить… Итить! Мударис твое имя, а не Витя! Вместо того, чтобы девчонок охмурять, ты масс-спектрометр ломаешь! Это ж надо! Приперся ни свет ни заря и кончал его! Кто тебя звал, вообще?!!

Все. Плакали мои рубины.

То, что рубины вовсе не мои, а очень даже чужие, в мою несчастную голову в тот момент не пришло.

И тем более нельзя было понять, что же пришло в умную голову Вити. Темные стекла очков скрывали его глаза, никто не знал его настоящих мыслей, ибо за долгие годы знакомства я ни разу не слышал от него ни слова правды. Врал он, как дышал. Врал всегда, даже там, где можно и полезнее было сказать все, как есть. Такова была его жизненная позиция – следствие материнского авторитарного воспитания.

Он раздолбал не масс-спектрометр. Он разбил мои мечты, мои грезы, навеянные рубинами. Убить его я не успел: оглядевшись, нет ли здесь еще чего-нибудь интересного и не найдя ничего больше, Витя испарился – отправился на свою работу на другой конец города.

Каким ветром его занесло к нам?! Зачем он появился сейчас именно здесь, а не там, где он должен быть – у них в отделе есть точно такой же агрегат?!

Я повертел в руках обломки. На одной детали была трещина. Положил обратно на столешницу. Даже дешевого рефрактометра нет! Хотя для определения камней он подходил больше. Как же теперь быть?