Наряду с этой хорошо известной ситуацией в западных обществах встречается более лицемерная и одновременно менее заметная форма презрительного отношения к другому. Речь идёт о феномене, который в одной из наших предыдущих книг мы назвали «расизмом интеграции»[10]. В отличие от классического расиста, такой расист не проявляет открыто неприятие другого. Во имя «демократической» идеологии он просто отказывается признать и принять во внимание отличия, на которых настаивает его оппонент. Во Франции этот вид расизма особенно заметен. Якобинское государство впитало в свои структуры принципы равенства, основополагающие для французской нации, и на этом основании воспринимает своих граждан как взаимозаменяемых в культурном плане индивидов[11].

В свете этой установки различия между группами рассматриваются как пережитки: они должны исчезнуть под воздействием прогресса и модернизма, воплощением которых является республиканское государство. У региональных культур нет другого статуса кроме маргинального, а языки меньшинств безусловно заменит единый и неделимый «язык Республики». Перед лицом такого отношения властей, у защитников включённых в государство культурных групп мало аргументов, как раз в силу того, что они являются выразителями точки зрения меньшинств. Как добиться в Бретани всеобщего обучения бретонскому языку, на котором сегодня говорит всего лишь около 200 000 индивидов, тогда как в стране живут десятки миллионов других французских граждан, равнодушно относящихся к этому вопросу?

По окончании холодной войны и после исчезновения Советского Союза геополитическая обстановка на планете изменилась. Мир перестал быть монополярным (где Соединённые Штаты Америки играли роль единственной сверхдержавы) и вступил в эпоху транснациональных сетей, когда ряд мультинациональных компаний, обладающих самыми современными технологиями, контролируют львиную долю мировой экономики. Их цель состоит в оптимизации производственных затрат в разных географических точках производства. При опоре на разветвлённый и не имеющий территориальной привязки финансовый капитализм они имеют возможность глобального управления промышленными и финансовыми потоками. Краеугольным камнем этих сетей, находящихся в руках «глобального суперкласса»[12], являются информация и культура, т. е. те области, в которых Соединённые Штаты по-прежнему сохраняют мировое лидерство.

Для этих «суперструктур» мир представляет собой гигантские торговые ряды, где потребители, направляемые медиа, покупают и потребляют одни и те же вещи и продукты: покупают одинаковую одежду, едят одинаковые гамбургеры и смотрят одни и те же фильмы в любой точке земного шара. В этой перспективе национальные, таможенные, ценовые, социальные, нормативные и другие установления, естественно, выглядят как препятствия, которые следует ликвидировать с помощью «дерегламентации»[13], используя которую мультинациональные компании попытались создать технически однородный рынок, т. е. нормализовать «полезный» мир в своих интересах.

Французский социолог Ален Турен справедливо назвал это разъединение экономических, социальных и культурных факторов, постепенно снимающее все преграды на пути свободно функционирующего рынка (возведённого в ранг великого регулятора), термином «демодернизация». В основе этих процессов лежит закат «модернистского» общества, в котором мы жили до середины 1980-х гг.: социальные рычаги для поддержки равновесия сочетались в нём с широкими жестами государства – гаранта социальных благ. В новом мировом порядке суверенитет государств – не помеха для деятельности мультинациональных компаний при условии отсутствия таможенных налогов. Создание единого рынка идёт рука об руку с негласной языковой политикой, которая продвигает упрощённый и скомканный вариант англо-американского языка, используемый в качестве всемирного