– Итак, Сонька, если у тебя нет ни матери, ни отца, то кто тебе эти люди, с которыми ты живешь?

– Никто. Я просто тут живу и все.

– Значит, не родня. А вот защищали они тебя как родную. Люк пришлось буквально с боем открывать. Те две старушки до последнего вас укрывали.

Сонька промолчала, лишь продолжила сверлить капитана злобным взглядом исподлобья и громко сопеть.

– Почему ты с ними живешь?

– Взяли, вот и живу. Все лучше, чем под картонкой на улице.

– То есть, ты их не знаешь?

– Они вроде как семья. Один из них меня на улице нашел. И… не знаю… жалко ему стало. Он предложил крышу над головой, еду. Но нужно было что-то в дом приносить, работать там…

Сонька более-менее разговорилась, поэтому Макаров не стал сбивать ее и просто слушал.

– Я согласилась. Они все вроде как нормально отнеслись. Но я с ними не особо общалась. Днем постоянно шабашку какую подыскиваю, то на разборе завалов, то еще там чего… В общем, приносила им все, чего смогла найти или заработать. Возвращалась поздно ночью и сразу спать заваливалась.

Она на секунду прервалась, будто вспоминая что-то, и затем продолжила:

– Василия Евкентича я более-менее знала. Он учителем истории был, много интересного рассказывал… и вообще дядька добрый был. Он меня сюда и поселил…

Сонька замолчала, погрузившись в нахлынувшие воспоминания. И холод, и озлобленность во взгляде сменились теплотой и… грустью.

– Вы его в подвале нашли.

– Когда он обезумел?

– Не знаю. Он, вроде как, всегда атеистом был, но вдруг в веру ударился. Может ему кто мозги промыл… Твердил он все о каком-то Всебоге, утром и вечером молился. Да один раз так усердно, что лоб в кровь разбил и нос сломал. Его хотели угомонить, так он одному нашему палец откусил.

– И вы его связали?

– Ну, может, это помутнение какое. Может, полегчало бы…

– Девочка, он там гнил заживо.

Сонька стыдливо опустила голову.

– Я туда потом не ходила. Он все не выздоравливал. Только выл, орал на латыни… Я просто хотела, чтобы это кончилось. Хоть как-нибудь…

– И вы оставили его умирать.

Она промолчала, а затем с какой-то надеждой в голосе, спросила:

– Что вы с ним сделали?

Капитан слегка замялся, но честно рассказал обо всем, что было внизу.

Она ничего не ответила. На мгновение показалось, что девочка сделала глубокий вздох облегчения.

– И стоило оно того? Не проще ли было сразу доложить нам?

– Ага, я прекрасно, мать вашу, знаю местные порядки. Да меня бы тут же выгнали за стены! – яростно воскликнула Сонька. – А вот теперь у меня вообще вариантов никаких. Хотя… лучше сразу мне пулю в лоб пусти, дяденька военный, это будет просто охренеть, насколько гуманнее!

Макаров было хотел приструнить малолетнюю нахалку, но та распалилась так сильно и внезапно, что просто выбила его из колеи. Он понимал, что обязательно нужно ее угомонить, пока не наговорила лишнего, но почему-то застыл в нерешительности и лишь молча выслушивал гневную тираду.

– И сколько ж вы, вонючие скоты, положили людей за эти чертовы порядки! За косой взгляд готовы отправить прямиком в пекло! Вы, твари, так патронами дорожите, что просто отдаете нас на обед психам за стенами? Вам только дай, дай, дай, дай, а взамен – топайте наслаждаться пытками безумных уродов! Теперь вы дайте мне кое-что. Автомат и коробку патронов! И я вам, подонкам, всем выплачу по долгам, по заслугам, мать вашу, воздам!!!

Сонька тяжело дышала, раскраснелась и, казалось, готова была вот-вот разрыдаться. Похоже, поток злобы и желчи иссяк. Теперь пришла очередь капитана ответить.

Но он не стал этого делать. Ему несомненно хотелось приструнить бунтарку, может даже отвесить ей хлесткую пощечину для пущего эффекта. Однако, даже к своему удивлению, он поступил куда более сдержанно. Как заправский дипломат он проявил хладнокровие и выдержку, проникновенным успокаивающим голосом он пообещал, что ни Софии, никому-либо из жителей этого дома ничего не грозит. Пообещал, что он тайно избавится от тела в подвале, а в рапорте просто укажет на отсутствие нарушений.