Кэти старалась идти неторопливым шагом. Но как совладать с собой, когда спиной чувствуешь его взгляд, обжигающий, словно паяльная лампа? Она решила, что не поведет его сразу в туалетные комнаты, потому что ей будет неловко стоять там и показывать облупившуюся краску за унитазами. Вместо этого она распахнула двойные двери и вошла в большую комнату с высоким потолком.

– Вот, – сказала она. – Это наша главная гостиная. Здесь иногда пьют кофе после обеда. Но… последнее время ее нечасто использовали.

Ксавьеро огляделся – следы запустения налицо.

– Понятно, – кисло заметил он.

Мебель настолько обветшала, что от прежнего шика ничего не осталось, а с люстр, судя по их виду, пыль не вытиралась годами. Кэти, проследив направление его взгляда, с ужасом уставилась на паутину, обвивавшую цоколь, которой, очевидно, было уже много лет.

– Видите ли… туда трудно залезть… даже с метелкой, – произнесла она извиняющимся тоном. – Я бы могла, конечно, это сделать, но не достану.

Золотистые глаза прогулялись по ее фигуре с головы до ног.

– Разумеется, вы не дотянетесь. Но вы ведь не уборщица? – сухо осведомился он.

– А… нет. Я… – Кэти замялась. Если она признается, кем здесь работает, то его интерес к ней явно пропадет. – Я… я горничная.

Горничная? Слава богу! Ксавьеро едва не произнес это вслух. Перед глазами мгновенно нарисовалась кровать. Большая мягкая кровать. А в ней – она. И занята она вовсе не перестиланием постели. Он представил, как податливое, роскошное тело утопает в крахмальных простынях, а он утопает в этом теле. Уже несколько лет его не посещал столь зримый эротический образ. Ксавьеро переступил с ноги на ногу, чтобы облегчить тяжесть в паху.

– Да? Это, наверное, очень… интересная работа? – спросил он.

Кэти недоверчиво на него посмотрела. Он что, насмехается над ней, хочет принизить работу, которая и так котируется весьма низко? Что ж, она ответит ему правдиво.

– Ну, порой бывает интересно, – сказала она и улыбнулась. – Вы не поверите, какие вещи забывают в номерах постояльцы!

– Например?

– Не могу об этом говорить.

Он рассмеялся:

– А вы примерная горничная.

– Профессиональная этика, – пояснила она. – Но эта работа, по крайней мере, оставляет мне массу свободного времени.

– Согласен – это много значит, – ответил он и подумал, что она не осмелилась бы разговаривать с ним так естественно и свободно, если бы знала, кто он.

Кэти хотела рассказать ему о живописных окрестностях вокруг отеля и о потайных местах, где можно уединиться, о своем чудесном садике, но затем передумала.

«Уходи, – приказала она себе. – Уходи, пока не наделала глупостей. Тебе мало того, что с тобой случилось? Один мужчина тебя уже оставил, так что не отпугивай другого».

– Я вас задерживаю, – сказала она. – Я… лучше пойду, чтобы вам не мешать.

И тут только Кэти заметила, что у него в руках нет ни рулетки, ни блокнота с карандашом.

Ксавьеро внимательно смотрел на нее. Самое разумное – выложить все начистоту: признаться, что он не маляр, не декоратор, и назвать свое настоящее имя. Но быть разумным ему совершенно не хотелось. Наоборот – его охватило безрассудство и дикая легкость. Возможно, причиной этого стали недавние события на его острове.

У него заиграли желваки. Разве это его остров? Теперь все принадлежит его старшему брату. В тот момент, когда корону надели на голову Казимиро, Ксавьеро почувствовал, что больше не играет никакой роли.

Год траура по отцу дался ему очень нелегко – им овладела апатия, неприкаянность, в душе поселилась пустота. Может, в этом причина того, что он находится здесь? Он хотел забыть шумный Нью-Йорк и начать новую жизнь, купив один из самых известных поло-клубов и осуществив наконец давнюю мечту – основать школу верховой езды.