Да, они и были счастливы.

Обычно люди пытаются спрятать счастье от чужих глаз, это беду выставляют напоказ в надежде на жалость и сочувствие. Счастьем же делиться с другими необязательно. И только влюблённые не в силах ничего утаить.

Со стороны они выглядели влюблёнными. Наталья чувствовала в себе столько любви, что, казалось, хватило бы на весь мир. Вроде не было сказано ничего особенного, те же листья на асфальте, такой же день, как и вчера, но он ощущался как счастливый.

Они шли по хрусткому ковру из листьев, любуясь солнцем, скользящим сквозь золотую вязь деревьев, бросали друг другу ничего не значащие фразы и знали: эту ночь они проведут вместе.

Вечером унылая квартирка Олега была наполнена счастьем. И даже больше чем счастьем, ожиданием его. Олег гениально жарил мясо, чистил картошку, не подпуская ни к чему Наталью, – находила иногда на него такая блажь. Наталья любовалась его руками, и не было для неё никого ближе. А из-под его рук мягко струились картофельные стружки.

– Ты сегодня у меня в гостях, – говорил он Наталье. Она соглашалась, но было странно чувствовать себя гостьей в доме, где когда-то была почти хозяйкой.

Они пили вино, слушали музыку. Она не узнавала его. Её Олег – был Олег-художник, а сейчас перед ней был просто мальчишка. Что-то открылось в нём, простое, человеческое, примитивное, может быть. Они, как и накануне, совсем не говорили об искусстве, не спорили о художниках и их картинах. Они и дальше инстинктивно соблюдали это негласное табу. Наталья чего-то ждала от Олега, от сегодняшнего вечера. Она знала: она ему нужна.

– Я с тобой будто вернулся к жизни, – сказал он, сидя за столом напротив неё. – А жизнь такая большая. И в ней много всего: и плохого, и хорошего.

– В ней больше хорошего.

– Тогда за хорошее! – поднял Олег бокал. – Сегодня и правда хороший вечер. Золотой. Посмотри за окно: какие листья в свете фонарей! Чудо!

– Можно ведь быть просто человеком, любить и быть любимым. Праздновать, в конце концов. Как мы с тобой, – говорил он.

– И что же мы празднуем? – спросила Наталья, опуская взгляд в бокал, будто пытаясь на дне его отыскать ответ на свой вопрос.

– Праздник душевного равновесия. Осенний бал, – сказал Олег.

– Лишь бы только не равнодушия, – заметила Наталья, вздохнув.

– Ну что ты! – запротестовал Олег. – На празднике нет места равнодушию, – продолжил он. – Сейчас я буду за тобой ухаживать. Такого эскалопа ты не ела давно, уверяю тебя, – наполнял Олег её бокал. – Ты должна его оценить. Но после этого бокала.

– Ты сегодня решил меня споить? – смеялась Наталья; ей сделалось радостно и тепло на душе. Нежданный и странный вечер! Такие, наверно, бывают раз в жизни.

Потом они вместе убирали со стола, касаясь друг друга руками. По очереди принимали ванну. Когда Наталья вышла из ванной, Олег с полотенцем на бедрах жонглировал яблоками и апельсинами.

– Ты ведь хотела в цирк?

– Когда ты так научился жонглировать? – удивилась Наталья, смеясь.

– Сегодня, пока тебя ждал. Оп-п! – наклонился он, подхватив у пола яблоко.

Наталья шагнула к нему и нарушила яблочно-апельсиновую радугу. Фрукты посыпались на пол.

– Я соскучилась по тебе, – прижалась она к его тёплому плечу лицом, щекоча мокрыми на кончиках волосами.

– Вот всегда так. Такой номер испортила, – взяв её лицо руками, сказал он. От рук пахло апельсинами и яблоками, и совсем не пахло красками.

– Я тебя люблю, – сказала она.

– Я знаю, – прошептал он. – А ты всегда будешь любить меня? – голос его дрожал.

– Всегда. – Он осторожно поцеловал её в губы и осторожно отстранил.

– Ещё один смертельный номер. Алле-гоп, – сказал он, срывая с бедер полотенце и оставаясь в плавках. Айн, цвай, драй, – сказал он, сжав зубами кончик полотенца, другой рукой ловко и незаметно для Натальи разлил вино в бокалы.