Мария хохотала, едва не лежа на столе.

— О, боже, я тоже однажды отправила начальнице непристойную картинку, и это было совсем не смешно. Она такая правильная и религиозная — думала, отправит меня в монастырь, — призналась она.

— И чем закончилось? — поинтересовался Дав, мягко улыбаясь.

— Вызвала меня к себе, таращила глаза, трясла головой и сказала: «Я надеюсь, это вирус».

— Ну, в каком-то смысле… — протянул он с таким выражением лица, что Мария снова засмеялась. Она поняла, что смеется без перерыва уже часа полтора, и ей слишком хорошо с ним, и очень жаль, что вот-вот наступит пора уходить.

— Ты что? — спросил он, когда она снова стала серьезной.

— Ничего. Немного пьяная от вина, — соврала Мария, и Дав с сомнением посмотрел на ее маленький бокал, опустошенный лишь на половину.

— Давай немного прогуляемся, и я тебя отпущу, — предложил он, расплачиваясь по счету спустя четверть часа.

— Хорошо, — с сожалением сказала она, чувствуя, что легко осталась бы на ночь, и расставаться сейчас почти больно.

На улице было достаточно приятно — наступила оттепель, дышалось на свежем воздухе отлично. Они зашли в сквер, расположенный в пяти минутах от кафе, и вокруг теперь не было никого — только тихо летели редкие снежинки и горели фонари. И они просто гуляли молча, слушая собственные шаги, пока Дав не остановил ее.

Он медленно развернул, привлек к себе за отвороты пальто и молча поцеловал — но поцелуй был совсем коротким. Через пару секунд его горячее дыхание обожгло замерзшее ухо:

— Мне было хорошо с тобой, нижняя. Но я не хочу мучить тебя. Послушай меня внимательно и подумай, ладно? — сказал он хриплым голосом.

— Мастер, я…

— Тссс. Слушай меня и думай, пока ты еще не слишком привыкла. Я предлагаю тебе свою заботу. Я буду кормить, вызывать такси, ходить с тобой в клуб. Но ты должна знать, что я люблю не только обездвиживать. Я буду пытать и иногда унижать. И тебе нельзя слишком сильно мне доверять, чтобы мы не зашли слишком далеко.

— Это ничего. Я так тоже люблю, и готова идти с вами дальше.

— Нет, не любишь и не готова. Ты не представляешь, о чем я. Не хочу делать с тобой по-настоящему неприятных вещей, поэтому...

Затаив дыхание, она ждала продолжения, уже чувствуя, что сейчас будет что-то плохое. Что-то, что ей совсем не понравится.

— Поэтому у меня есть рабыня, — выдохнул он, глядя прямо в глаза так, словно пытался гипнотизировать.

Что? Что?!

На секунду Мария почувствовала, что земля уходит из-под ног. Все было так романтично, а теперь… Внутри все крошилось и разбивалось. Опять. Опять она только вторая.

Внезапный удар по лицу не принес бы столько неприятных эмоций. Даже если бы он избил ее всю у этого фонаря, ничего не объясняя, не было бы так больно. Неужели на ней какое-то проклятие? Почему он сразу не сказал? Почему они все врут, пока ты не нафантазируешь себе счастливые отношения, а потом…

— Вот об этом я и говорил, — рявкнул Дав, сжимая ее лицо пальцами почти до боли. — Не фантазируй, а смотри на меня, хотя бы сейчас. Да, у меня есть рабыня. Но я ее не трахаю. Дослушай до конца, пожалуйста.

— Как это не трахаете? — спросила она замороженными от обиды губами.

— Вот так. Она приходит и убирается в квартире в ошейнике. Ей нужно, чтобы ее унижали, и я унижаю. Только словами — даже не касаюсь ее.

Мария вдруг ощутила, как холод проникает под пальто. Она замерзла вмиг и начала трястись.

— И давно это у вас? — спросила она, тупо глядя перед собой, трясясь всем телом и не веря ни слову после слов «есть рабыня». Рабыня — это женщина, которую можно трахать как угодно. Святой бы не удержался, а тематик — тем более.