Краем глаза увидела мужчину, так и оставшегося стоять в дверях, словно он боялся переступить порог стерильной комнаты. Заметила его встревоженный взгляд. Все чувства, обуревавшие его в этот момент, были написаны на его лице, и девушка без труда прочла их. Его мучили угрызения совести из-за того, что он поступал с ней так, что он снова и снова причинял ей эту боль.

Она, наконец, забралась на кресло, высоко задрав ноги, так что её голые коленки смотрели в потолок, освещённый люминесцентными лампами.

– Сейчас сделаем укол… – услышала она женский голос справа от себя и прикрыла веки, не хотела смотреть на то, как та колдует над инструментами на дребезжащей подставке.

Девушка практически не почувствовала боли от укола в руку. Тихо умирала изнутри. То чувство полёта, было ей хорошо знакомо. Веки стали тяжёлыми, тело воспарило в невесомости. Она едва слышала приглушённые, словно под толщей воды, голоса, но не понимала ни слова. Словно те люди говорили на другом языке.

Помнила, как те же руки позже помогли ей слезть с высокого кресла, свои босые ноги на кафельном полу кабинета, своё бормотание и чей-то смех. Что она говорила, так и не смогла вспомнить, а смех оказался её собственным.

Когда спустя несколько часов она открыла глаза, то первое, что увидела – это тёмный потолок с потушенными лампами. Лишь бледный свет луны пробивался в комнату, отбрасывая ровный прямоугольник на противоположную от окна стену.

«Сегодня полнолуние», – откуда-то из глубины сознание выплыла мысль.

И в тот же момент она всё вспомнила. Воспоминания, как бушующий ураган ворвался в её сознание, сметая всё на своём пути, уничтожая то хлипкое равновесие, что было в душе ещё секундой ранее, до момента, пока она окончательно не пришла в себя.

Девушка резко повернула к стене тяжёлую голову, тело её оставалось неподвижным. И спустя лишь мгновение горькие слёзы потекли по её щекам, падая беззвучными каплями на белоснежную простынь, оставляя тёмные мокрые пятна.

Всё кончено! Она снова свободна и снова совершенно одна. Её мир вновь рухнул. Как же долго это будет продолжаться? Сколько нужно времени, чтобы остальные поняли, что она человек, что она сама должна решать свою судьбу, а не посторонние люди?

Девушка так и лежала, не шевелясь, в тишине глотая солёные слёзы и пытаясь унять боль в душе. Где-то она слышала, что когда кастрируют жеребца, ему сначала разрывают нижнюю губу и боль от первой раны становиться не такой невыносимой, словно разделяясь.

Она резко села на кровати и сразу же что-то внизу живота сжалось в тугой клубок, постепенно расцветая цветком боли. Та раздирала её изнутри, напоминая о том, что произошло. Девушка согнулась и застонала. С каждым новым разом боль становилась всё сильнее, волнами то накатывая, то на мгновение отступая. Тянущая, отдающая пульсацией где-то в копчике.

«Как с лошадью не получилось», – попыталась усмехнуться она, но лишь застонала.

Она медленно, с трудом переставляя ещё непослушные босые ноги, приблизилась к окну и, схватившись за выступающий широкий подоконник, взглянула на пустынную улицу внизу. На мелкие снежинки, в беспорядке кружившие в жёлтом свете фонарей, на покрытую, голубым в свете луны, покрывалом землю. За окном было так же темно и холодно, как и в её сердце.

Снова послышался звук приближающихся шагов. Кто-то потянул ручку… Никаких засовов, в этом уже нет нужды. Дверь беззвучно отворилась, впуская в комнату тусклый коридорный свет.

– Как ты? – участливо спросил мужчина, его осипший голос сорвался и прежде чем продолжить, он откашлялся. – Всё в порядке?