Не знаю, как я до сих пор не разучилась удивляться в обществе этого мужчины.

— Это и есть твоё настоящее логово?

Твой дом…

— Что, ждала какой-нибудь землянки или бункера? — бросил он на меня ироничный взгляд, отвлекаясь от своего занятия.

Сам он что-то изучал в планшете, но что именно я пока не поняла.

— Если честно, я уже и не знаю, чего от тебя ждать, — призналась, вернув внимание к видео на большом экране.

— Лучше самого худшего. Так будет проще и не так больно потом, когда я тебя разочарую.

Живая картинка на экране никуда не делась, но видеть её, пусть и не отвела взгляд, я перестала. Расфокус нагрянул вместе с болезненным чувством сжимающихся и сворачивающихся в тугой узел внутренностей, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы удержать лицо, подавив ментальный бунт.

— А это обязательно? Постоянно напоминать о том, что ты плохой и ничего хорошего меня с тобой не ждёт, — спросила, так и уставившись невидящим взглядом никуда.

Демон вздохнул, ещё немного помолчал, после чего отложил планшет и придвинулся ко мне ближе. Поддел ладонью лежащие на плече ещё влажные волосы и убрал их мне за спину. Само плечо одарил долгим поцелуем. По коже поползли мурашки, но это чувство нисколько не унимало другое — более тянущее и сдавливающее изнутри.

— Да, Луна. Обязательно, — произнёс он, продолжая целовать. — Потому что ты должна всегда помнить, с кем имеешь дело. Помнить, кто я и какой. Я убийца, Луна, подверженный жажде крови. И я не изменюсь, как бы сильно тебе этого ни хотелось. Это невозможно. И даже не потому, что не хочу, а потому что такие, как я, не имеют права на другую жизнь. И я не хочу, чтобы ты поверила во что-то, а потом осознала, что всё это лишь твои личные грёзы, а я по-прежнему такой, каким был всегда.

Мои внутренности сжиматься не перестали. Наоборот, премерзкое чувство лишь обострилось, мешая нормально дышать. Немного погодя оно и вовсе ухудшилось. Словно мне грудную клетку ржавым тупым ножом вскрывали, настолько больно. Вскрывали совсем не спеша, без анестезии, и заканчивать совсем не спешили, растягивая мою боль в бесконечность.

— А если я не хочу? — повернулась к нему немного более резко, нежели стоило, обхватывая ладонью его лицо, приподнимая. — Если я не хочу помнить об этом? Если думаешь, мои гормоны настолько затмили мне мозг, что я не отдаю себе отчёта в том, кто ты и какой ты, то уверяю тебя, это не так. И да, я приняла тебя таким, какой ты есть, у меня целых семь лет на это было, — произнесла совсем не мягко, может быть с присущим мне упрямством. — Конечно, это не отменяет тот факт, что я обязательно попытаюсь тебя переделать, потому что моя совесть мне не позволит иначе. Но и тот факт, что тебя не переделаешь, я тоже принимаю. Я не настолько бестолковая и беспомощная, как ты считаешь.

Он взял мои ладони в свои, отнял от моего лица и ласково поцеловал каждый пальчик на них. Хотя отвлекающий манёвр совсем не сработал.

— В том и дело, Луна, ты уже грезишь, если так размышляешь. И я никогда не считал тебя бестолковой и беспомощной. Ты, конечно, взбалмошная временами и упрямая до такой степени, что забываешь об инстинкте самосохранения, но уж точно не слабая и безвольная дурочка. Наоборот, — опять вздохнул. — Ты слишком хороша. Для меня, так точно.

Должно быть эти слова были призваны меня успокоить. Вот только эффект получился обратным.

Такая злость разобрала…

— Да что ты заладил о том, как я хороша?! Грежу? Я? Так, да?! — бросила встречным обвинением. — Ну, так разбуди меня, заставь очнуться! Или ещё лучше, просто уходи, оставь меня, ты сможешь, я знаю, мы ведь всё равно обречены по твоему мнению. А ещё лучше — сразу убей. Ты ведь именно так решаешь все проблемы, мешающие жить, как тебе хочется?!