— Подойди.

Амели с ужасом слушала свое шумное дыхание и лишь сильнее вжалась в простенок. Колдун поджал губы и презрительно прикрыл глаза:

— Ты не усвоила урок?

Амели сглотнула:

— Усвоила, мессир, — голос все же был на месте.

Колдун подошел сам. Неспешно, чеканя каблуками элегантных туфель по натертому паркету. С каждым его шагом сердце колотилось все сильнее и сильнее, до боли, пальцы совсем заледенели. Он склонился к уху, легко тронул волосы:

— Ты пахнешь цветами, — Феррандо шумно вдохнул. — Люблю пионы. Жаль, их век недолог.

От этих слов и касаний внутри все сжалось. Пальцы колдуна скользнули на шею, заставив содрогнуться. Это не укрылось.

— Тебе неприятно?

Амели молчала. Она умирала от страха, но к нему примешивалось то же непонятное чувство, которое охватывало в прошлый раз. Близость этого человека вызывала что-то еще, кроме страха. Что-то безотчетное, незнакомое. Предательское.

— Поцелуй меня.

Амели лишь еще сильнее прижималась к стене, стараясь опустить голову, как можно ниже. Она ни за что этого не сделает. Феррандо поднял ее голову за подбородок:

— Поцелуй меня.

Она снова молчала, лишь шумно и тяжело дышала, не зная, куда отвести глаза.

Взгляд колдуна изменился, стал мутным, обволакивающим. Он сам склонился к ее губам, и Амели едва не задохнулась, пытаясь отстраниться. Зажмурилась, чтобы не видеть его так близко. Феррандо крепко сжимал пальцами ее подбородок, преодолевая малейшее сопротивление. Его губы были на удивление мягкими. Амели сжала зубы, твердо решив не сдаваться без боя, но он неожиданно ослабил хватку и отстранился, изменившись лицом.

Амели попыталась дернуться, но ничего не вышло — она не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. Полнейшее бессилие. Никогда в жизни она не чувствовала себя настолько уязвимой, настолько жалкой. Она с ужасом ощущала, как ослабевает корсет, как расходится шнуровка. Едва не вскрикнула, но тут же опомнилась и прикусила губу. Колдун ее попросту раздевал, вот так — не касаясь. Неспешно, наслаждаясь ее замешательством. Все разом упало к ногам: и платье, и корсет. Амели осталась в одной сорочке, но почувствовала, что руки и ноги свободны. Она попыталась прикрыться, сжалась, но колдун приблизился и развел ее руки, безжалостно припечатав к стене. Неожиданная хватка для такого утонченного человека. Запястья будто сковали железом.

Последняя попытка, несусветная глупость, но это лучше, чем ничего:

— Постойте, мессир.

Колдун с неохотой отстранился:

— Ты утомляешь меня.

Она замотала головой:

— Я не смогу полюбить вас. Вы должны это знать.

— Почему?

— Я порядочная девица. Я не смогу полюбить никого кроме законного мужа, данного священником.

Он неожиданно рассмеялся, сверкнув зубами:

— Надеюсь, вранье закончилось?

— Это не вранье. Так велел Создатель. Остальное — грех.

Колдун не ответил. Подхватил ее на руки и в мгновение ока опрокинул на кровать. Амели забилась, но тут же почувствовала, как руки и ноги будто подхватили веревками, не позволяя шевельнуться. Она лишь дергалась, ощущая, что с каждым движением вязнет все сильнее.

Феррандо со скучающим видом опустился на край кровати, провел над Амели рукой, и сорочка попросту растворилась. Амели пылала от стыда, будто заживо горела на костре. Колдун откровенно разглядывал, шаря по обнаженному телу тяжелым взглядом. Через мгновение к взгляду присоединились пальцы, легко порхая по коже.

— Если бы все это было таким грехом, Создатель позволил бы мне сделать это? Не поразил бы молнией?

У Амели не было ответа. Он навалился тяжестью своего тела, губы жгли шею, рука оглаживала бедро. Пуговицы камзола царапали нежную кожу. Дыхание Феррандо становилось тяжелее.