Вдохнула полной грудью и тут же поежилась — утро выдалось прохладным. С реки тянуло сыростью. Амели огляделась: пустой парк, ряды расписных деревянных кадок. В небе с пронзительным писком носились стрижи. Раскинуть бы руки — и взлететь, пронестись легкой стрелой за ворота. Она вздохнула, подобрала юбки и зашагала налево, намереваясь поскорее скрыться среди деревьев. Оглянулась — ни души. Шаги шелестели по чуть влажноватому с ночи песку, каблуки немного проваливались. Амели шагала, пристально глядя на мелькавшие из-за крон ворота, и с ликованием отмечала, что они приближаются. Все ближе и ближе. Ни сторожа, ни привратника. Амели спряталась за кипарисом, набираясь смелости подойти, уже почти шагнула, но заметила, как из-за стриженных кустов показался горбун. Будто чуял.

Амели едва не заревела от досады. Гасту какое-то время слонялся туда-сюда перед воротами, утреннее солнце бросало блики на уродливый горб, неизменно обтянутый коричневым сукном. Будто подскакивал от тряски голый земляной холм. Он то и дело приподнимался на носки, что-то высматривая за оградой. Наконец, налег на створу и отворил перед показавшейся телегой, груженой большими бочками, которую тащили два сивых тяжеловеса с толстыми мохнатыми ногами. Пикар — сын бабки Белты. Амели узнала его по неизменно багровым щекам и порыжевшей шляпе с длинный фазаньим пером. Наверняка, глину привез, как Эн говорила.

Амели затаилась, подобрала юбку, чтобы не топорщилась. Если горбун заметит — это конец. Сразу доложит и запрет, наверняка. Она даже пригнулась, чтобы стать как можно меньше, незаметнее. Телега въехала в парк, развернулась. Пикар натянул вожжи, и кони встали. Если горбун не закроет ворота — это самый счастливый шанс. Нужно лишь прокрасться за телегой — и бежать, что есть сил. Желательно туда, где побольше людей. Амели даже задержала дыхание, готовясь к рывку, но горбун будто насмехался — закрыл ворота и обошел телегу.

Пикар спрыгнул на аллею, снял замызганную шляпу и расшаркивался перед уродцем так, будто это был сам колдун:

— Мое почтение, ваша милость господин Гасту.

Согнулся в три погибели, собирая полями песок. Гасту важно задрал голову и кивал на это глупое расшаркивание. Видел бы Пикар, как тот скрючивается перед своим хозяином, или как его задирает Орикад. Теперь эта бравада казалась смешной.

— Восемь бочек, как обычно, — Пикар подобострастно прижал шляпу к груди. — Без мусора и камней. Сам закрывал, сам грузил. Мессир будет доволен.

Горбун вновь кивнул:

— Отгружай.

Наконец, Пикар разогнулся и кинулся развязывать веревки, которыми была закреплены бочки. Потом забрался в телегу, вытащил длинную доску и поставил на край, сделав пандус. Споро, одну за одной скатывал закрытые бочки. Они тяжело катились по песку с приятным шорохом, удивительно ровно выстраивались в шеренгу.

Когда выкатилась последняя, Пикар убрал доску, вновь поклонился горбуну и подобострастно замер. Денег ждал. Амели хмыкнула: когда ждут денег, всегда замирают именно так. Все одинаково, с видом побитой собаки. Гасту порылся в кармане, холодно блеснуло серебро, и в широкой ладони Пикара оказались несколько кринов. Он вновь многократно согнулся, попятился. Взобрался на сиденье и взялся за вожжи. Горбун направился к воротам.

Сердце колотилось часто-часто. Дыхание замирало. Улучить момент, вышмыгнуть так, чтобы спрятаться за телегой и выйти в ее укрытии. Горбун стоял по другую сторону — это шанс.

Пикар звонко чмокнул губами, будто от души кого-то целовал, лошади тронули, и повозка медленно покатилась по песку. Амели подобрала юбки, мучительно приглядываясь, выставила ногу.