Конечно, не все дворяне мантии реализовывали подобный идеал на деле: кому-то не хватало времени, кому-то – способностей. В то же время среди дворян мантии, передававших своим сыновьям в наследство свое положение на королевской службе, было обычным делом завещать сыновьям и свою библиотеку[89], в данном случае выступающую символом образования, которое наследник уже получил или должен был получить. Отсюда можно сделать вывод, что многие, хотя, разумеется, и не все дворяне мантии разделяли приверженность эрудиции, лежавшей в основе образовательной программы Байе и образовательных практик в семьях Ламуаньон и д’Агессо.

Насколько сильно этот идеал образования отличался от того, которому было привержено дворянство шпаги? Мы увидим, что между ними есть как яркие различия, так и существенные сходства.

С одной стороны, эти идеалы были прямо противоположны в отношении физического воспитания. Дворяне шпаги ценили физические навыки и считали необходимым, чтобы их сыновья научились верховой езде, фехтованию и другим подобным «искусствам». Описывая идеального придворного, Никола Фаре в 1630 году заявил, что природное призвание дворянина – быть военным, и добавил, что «неумение ездить верхом или обращаться с оружием не просто очень невыгодно дворянину, это постыдное невежество, поскольку речь идет о самой основе его профессии»[90]. Многих мальчиков, конечно, куда больше привлекала физическая активность, нежели изучение латыни. Примером может служить Луи-Анри Ломени де Бриен (1635–1698): его отправили в коллегиум, но сам он гораздо больше любил упражнения с мушкетом по выходным в компании шестилетнего короля и его пажей, чем ученические будни в коллегиуме[91]. Однако программа физического воспитания, описанная Фаре, выходила далеко за рамки военной подготовки в узком смысле: он рекомендовал заниматься еще и охотой, танцами, игрой в мяч, борьбой, прыжками, плаванием, стрельбой и т. д.[92] Физические упражнения были, безусловно, необходимы, поскольку проявление телесной силы и грации высоко ценилось в обществе, по-прежнему опиравшемся на личные связи. Поскольку при дворе часто ставился балет, особенно важны были танцы[93]. Поэтому и пансионеры иезуитского коллегиума Людовика Великого в Париже также учились и танцам, и музыке, и рисованию, и даже ставили балеты для публики[94].

Соответственно, многие мальчики из числа дворян шпаги покидали коллегиум после нескольких лет учебы и отправлялись в «академии», где они могли упражняться в верховой езде, фехтовании и танцах, а также учиться вести себя среди равных и при дворе[95]. Байе нигде не говорит о необходимости приобретения подобных физических или социальных навыков, но это не означает, что мальчиков из семьи Ламуаньон им не учили: просто Байе, будучи священником, не мог сам быть наставником в подобных вопросах. Тем не менее это показывает, насколько мало Байе ценил достижения подобного рода. Более того, один из его примеров, известный ученый Пейреск, с сильной неохотой отправился в академию, куда его послал дядя-опекун, поскольку главным его интересом было приобретение знаний