В этот момент Шмыглов-Лыткин давится и начинает вместе со всеми ржать. Кашлять и ржать как припадочный.
– Ну что? – возмущаюсь я, показывая руками – две такие же половинки, а между ними темный клит… а правда, что это?
– Нога – прокашлялся мужчина, но ржать не перестал.
– Нога? – растерянно тяну я – это оттуда ноги растут? А я думала из жопы.
– Из жопы – руки – хохочет Саша.
– Нога! – кивает мужчина не переставая смеяться – мидия же моллюск, вот чтоб двигаться у него есть нога, именно она там и темнеет. Сейчас мы тоже едим ноги, только рапаны.
– Ростикс на минималках какой-то. – бурчу и вызываю новый взрыв хохота.
– Мидий не надо, Ника очень точное описание дала. Даже и не знаю, как я их теперь есть буду. Реально же похожи. – хохочет Шмыглов-Лыткин.
За весь день мы Диму не встретили, да тут его встречать и негде, кроме маленького пляжа, а следующий день, мы в прямом смысле слова просрали.
На пятидесяти граммах вина мы не остановились и допили вчетвером бутылку. Опьянеть особо не опьянели, но раскрепостились знатно, тут Ленка и выдала, что безответно влюблена в Диму, а он сволочь бесчувственная ничего не замечает, хотя сексом заниматься зовет регулярно.
Мне было выдавать нечего, поэтому я любезно молчала. Хватит того, что я им про мидии рассказала.
У Шмыглова-Лыткина заболел живот первым, и он решил полежать, а перед этим сказал Ленке, что зря она переживает, потому что у нас с ней, как бы жизнь не повернулась все равно будут одинаковые фамилии еще в этом году.
Господи, какая чушь! Это что я буду носит фамилию Шершунова? И теперь и меня будут называть Шершуля? Ну нет, лучше останусь при своей. Он, наверное, нас в лесбиянки записал. Во дурак. Ленка же только что рассказала про безответную любовь.
– Что ты по этому поводу думаешь? – лежала и размышляла Лена, очень громко бурча животом.
– Я думаю, из-за того, что я обгорела или из-за того, что малость отравилась у меня поднимается температура, иначе почему меня морозит? И не пойдет ли все верхом?
– Ник, ну ты чего, все будет нормально, это вино бродит, и ты же намазалась заживляющим кремом.
– И ты думаешь, что он через пять минут помог? Вино бродит… – бурчу я – Лишь бы туалет после нас не забродил, а то мы как-то у бабушки в деревне с ребятами в переполненный туалет дрожжи кинули… м-м-м, убегали быстрее чем от цунами. Знаешь, что самое обидное, Лен?
– Что?
– Я перед отъездом на бедре сделала временную татуировку, а теперь она слезет.
– Почему слезет?
– Потому что я обгорела! Блин жалко, такой пегас красивый, летящий.
– Ник?
– Что?
– А нахера вы дрожжи в туалет кидали?
– Да мальчишки поспорили, что фонтан до потолка достанет.
– И?
– Не достал, надо было две пачки кидать.
Ответом мне было только громкое бурчание Ленкиного живота.
После была эпопея битвы за туалет.
– Блин занято, – дергаю потной ладошкой я за ручку туалета – давайте, кто там, быстрее – скулю я, пританцовывая и ощущая как пот струится по позвоночнику.
– Я первая – подбегает Лена – у меня ситуация вот-вот выйдет из-под контроля. Сосредоточение на пределе, уже мышцы судорогой свело.
– Отлично, накачаешь как раз, будет кого попросить орехи расколоть. – бурчу я.
– Дура. Что ты несешь?
– Хочу, чтоб ты начала ржать, обосралась и у меня стало меньше конкурентов.
– Да фиг тебе!
– А ты чихнуть не хочешь?
– Нет!
– А если я дам перец понюхать!
– Ника! – Лена начала рычать – меня сейчас останавливает от драки только серьезная концентрация на удержание кала!
– Тогда стреляй по двери – кривлюсь от боли в животе – будем делать принудительное извлечение из гнезда. Назовем эту операцию «операция по освобождению дырки»