Карета стремительно вырвалась за пределы столицы Широкороссии. Копыта лошадей взбивали просёлок, поднимая облака пыли. Марго раскачивалась на ухабах, заливая боль горячительным, но чувство обиды не покидало. Она спрашивала себя, как такое могло случиться? Они с детства вместе, всегда и всё делали сообща, скучали, с нетерпением ждали новой встречи, даже первый поцелуй подарили не кому-нибудь, а друг другу, когда обоим исполнилось по шестнадцать в новогоднюю ночь далёкого года их совершеннолетия. Не было и тени сомнения, что так будет длиться вечность! И вдруг – Ольга! Откуда она взялась?! Почему?! Зачем?! Мозг терзали вопросы, на которые она хотела найти ответ и не находила! Подобные состояния рано или поздно накрывают любого, но – чёрт возьми! – когда впиваются в тебя лично, облегчения не наступает! Их призраки преследуют жертву с остервенением раненого быка. И хотелось бы куда-то скрыться, сунуть, подобно страусу, голову в песок, утопить сознание на дне какой-нибудь винной бочки, но – увы и ах! – боль и страх грызут тебя, как крысы… И «как жить дальше?» – вопрос из насущного, становится риторическим.

Посвистывая, словно лихой разбойник, похитивший невесту, Маленький Бло со знанием дела полосовал плетью лошадиные крупы. Вскоре отверженные растворились в дебрях векового леса. Бутылочка с пятью снежинками опустела, и была вышвырнута в окно. В следующее мгновение карету тряхнуло, и королева больно стукнулась макушечкой.

– Останови! – крикнула она кучеру, заколошматив по стенке.

Зверь натянул поводья и, заржав, лошади встали. Марго с ненавистью пнула дверь с гербом Померании, шагнула на дорогу, поскользнулась и упала в грязь. Белоснежное платье стало чёрным. Она в отчаянии принялась лупить по хлипкой дорожной жиже, стараясь вытравить из себя боль и разочарование.

– Ненавижу! Я ненавижу тебя, Владислав! – кричала она. – Слышишь?! Ненавижу! Будь ты проклят со всем своим семейством!

Над её головой, дорогой, замершим в молчании лесом и всем королевством грянул гром. Порыв ветра поднял с земли отсыревшую листву и швырнул несчастной в лицо, превратив причёску в ералаш. И тогда королева Померании увидела перед собой волосатую лапу. Маленький Бло возвышался над беглянкой и улыбался, обнажая острые кусаки – и смешно, как говорится, и грустно.

– Шуршик? – нервно икнула расстроенная ведьмочка.

– Бло, – представился ушастый комбинатор. – Маленький Бло. Не бойся, Марго. Я не сделаю тебе ничего плохого. Пойдём в карету. Сейчас дождь начнётся…

Марго не помнила, чтобы шуршики когда-либо общались с людьми, это было не в их правилах, и насторожилась:

– Дождь? – усмехнулась она, как можно равнодушнее, дабы скрыть испуг, подкативший к самому горлу, отчего дыхание сбилось, а сердце заколотилось часто-часто. – Чёрт с ним с дождём! Кучер где?!

Черно-бурый озорник не без восхищения воззрился на гордую женщину, что даже будучи в столь расхристанных чувствах, держалась великолепно и старалась достоинства не терять.

– Дома, – ласково сказал он.

– Дома? Хм, – подбородок королевы вскинулся, а глаза, несмотря на сидение в луже, сверкнули царственным огнём. – Это ещё почему дома?! Это за что я ему жалованье плачу? Чтоб он дома сидел, когда должен сидеть на ко́злах?!

Марго лихорадочно соображала, что означает появление шуршика? Сознание, испытавшее нешуточный стресс при виде мохнатого существа, наконец привело себя в форму, а так как зверь предосудительных действий не предпринимал, вскоре поуспокоилось, и несчастная начала хмелеть на глазах. Ей даже стало всё равно, что перед нею шуршик – животное дикое и нелюдимое по определению; ещё через мгновение перестал мучить вопрос, почему он стоит рядышком с протянутой лапой; а ещё миг спустя навалилось тупое, звериное одиночество, от которого захотелось взвыть протяжно, громко, что есть силы… Горячительное давало себя знать!