Селянка покормила птицу и исчезла за бревенчатой стеной чуть покосившейся пристройки. Тук стал осторожно спускаться с дерева. Аппетитная курочка, между тем, с гордым видом направилась в курятник. Это осложняло охоту, но не губило её на корню. Перемахнув через ограждение, ушастый воришка оказался у ворот птичника, огляделся и исчез в полумраке, пахнущем куриным помётом. Практически вторя ему, в окне избы нарисовались три детских лица, перечёркнутых азартом предстоящей расправы, за ними возникла небритая физиономия отца семейства с вопросом: «Попадёшься ли ты, ушастый мерзавец, на этот раз или нет?!».

Тихоня быстро сориентировался и, даже не успев пикнуть, курятинка оказалась под его рубахой с клювом, перетянутым холстиной. Пора было ретироваться, но шуршик совсем не вовремя заметил два свеженьких яйца. В желудке призывно ёкнуло. Ловко поддев скорлупу когтём, он отправил содержимое находки по назначению, удовлетворённо икнув, на мгновение утратил чувство опасности и был не прав: неосмотрительно шагнув в сторону, на что-то наступил, это что-то ушло из-под ног и, откуда ни возьмись, появился увесистый мешок, что со всего маху передал морде пожирателя яиц молодецкий привет.

– Упс! – только и успел сказать Тук, краем глаза заметив, как быстро замелькало всё вокруг.

Ворота курятника с грохотом опрокинулись, подняв облако пыли, смешанной с грязью, трухой и куриным помётом.

– Стручок мне в бок! – пробормотал бедолага, пытаясь остановить мир, что, сойдя с ума, нёсся по кругу. Из-под него выползла гордая птичка, крайне возмущённая очевидной бестактностью хитропопого злыдня и, лапой стянув с клюва холстину, недовольно кудахтнула. Стараясь двигаться вопреки движению окружающей действительности, Тихоня стал линять через огороды прочь от места своего позорища. Чернушка же посмотрела вслед незадачливому похитителю, глянула на петуха, окучивающего остальных пеструшек, и припустила за беглецом, столь неудачно позарившимся на её честь и достоинство.

– Так и запишем: сто тринадцатый, – объявил хозяин дома и, взявшись за нож, добавил со знанием дела: – Теперь он к нам до-о-олго не сунется!

Сделав зарубку на шесте, увенчанном деревянной же головой шуршика, отец семейства подмигнул домочадцам, за что был одарен нежным взглядом жены, обещавшим воистину сказочную ночь. Дети же хлопнули друг друга по ладошкам, испытывая неподражаемое чувство гордости за удачную причастность к великой охоте на похитителя кур.

– Двадцать четвёртая! – возвестил Толстина́ Глоб, втаскивая в подвал корзину с вином.

– Неплохо, – резюмировал Маленький Бло, рисуя циферку в книге учёта. – Не ликёр, конечно, но на чёрный день сгодится.

Крошка Пэк пыхтел под тяжестью корзины, осторожно ступая по лестнице, чтоб не навернуться. Наконец, лапа его нащупала гладкие плиты подземелья и, недолго думая, он выпалил, переступая порог:

– Как лошадку оформлять будем?

– Пусть проваливает к своему хозяину, – отмахнулся Бло. Тяга рыжего собрата к мелким эффектам его всегда раздражала.

– Не хочет, – возразил Пэк, – утверждает, будто там плохо кормят. Наше сено ей больше по вкусу.

Бло сердито швырнул перо на стол и ощетинился жёстким волосом:

– Не ври, Пэк! Понравилась – оставляй себе. Только не ври, пупындрик растудыт! Это не достойно шуршика! Пойми, наконец, рано или поздно своим враньём ты наживёшь на наши кукузики крупные неприятности!

– Ну, ладно уж, неприятности! – Крошка с деланным огорчением потупил глазки. – Присочинить нельзя, что ли?! И почему сразу «не ври»?! – затем, помедлив чуток, добавил с капелькой эдакой лёгкой непритязательности: – Так я могу лошадку оставить?