– Посторонись, – сказал Аристодем повелительным голосом, – никто даром не заграждает мне путь.

Все окружающие смотрели на нас с удивлением. Наконец великий Аристодем вошел в свою комнату и запер дверь, я же пошел заплатить извозчикам и заказать ужин, а Тимофей и дворник отправились вносить вещи, которых у нас было очень много.

– Господин мой никого не хочет видеть, – сказал я хозяину, – и завтра же едет далее, если получит письма, которые ожидает; и потому избавьте его от хлопот. Он очень устал, проехав сегодня около ста пятидесяти миль.

Когда мы с Тимофеем все это исполнили, то пошли в комнату Мельхиора.

– Все идет хорошо. До сих пор мы истратили много денег и времени, теперь постараемся возвратить их: с барышом, – сказал он. – После обеда, Иафет, сходите к хозяину, расспросите у него о бедняках здешнего юрода и скажите, что я очень великодушен и люблю им помогать. Также прибавьте, что деньги, которые я получаю моими занятиями, я отдаю бедным, не имея в них нужды.

К вечеру я исполнил его поручения; ночь мы провели в отдельных комнатах, вынув из предосторожности из замков ключи.

На следующее утро… но читатели могут догадаться сами, что письма не были принесены, и я отправился к: хозяину сказать ему, что мы еще останемся, ожидая писем. Хозяин намекнул мне, что многие хотят посоветоваться с моим господином; я ответил, что поговорю с ним, замечая при этом, чтобы он предварил желающих советоваться, что они должны будут давать за советы золото или совсем ничего. Несколько минут спустя я объявил, что великий Аристодем согласился дать аудиенцию безденежно. У нас были всевозможные припасы для большего эффекта, но мы рассудили, что на первый раз простота будет лучше. Потому и положено было, чтобы Мельхиор сидел у стола, покрытого черным сукном, вышитым различными фигурами; перед ним должна была лежать книга с иероглифами и возле нее – костяная палочка с золотым наконечником. Тимофей стоял у дверей с коротенькой римской шпагой, привязанной на кушаке, а я – в почтительном положении за великим Аристодемом.

Первая особа, допущенная на аудиенцию, была жена городского мэра. Ничего не могло быть для нас лучше, потому что мы получили все нужные сведения как о ней, так и о ее супруге, а известно, что жены должностных людей всегда говорят много. Мельхиор сделал знак рукой, и я принес стул, прося ее садиться. Великий Аристодем молча посмотрел на ее лицо, потом, перевернув несколько листков в книге судеб и остановившись на одном из них и посмотрев со вниманием, сказал ей:

– Что хочешь ты узнать от меня? Она вздрогнула и побледнела.

– Я хотела бы спросить… – начала она.

– Знаю, ты хотела бы спросить, имею ли я время тебя слушать? Между прочим, первой твоей мыслью было: есть ли надежда, что муж твой будет иметь наследника от тебя. Не правда ли?

– Правда, – ответила дама, собравшись с духом.

– Я это вижу по моей книге; но позволь тебя спросить: как хочешь ты, чтобы благословение Божие сошло на тебя, если ты не делаешь ничего доброго? Ты и муж твой – оба богаты; но что вы сделали хорошего с этим богатством? Великодушны ли вы? Нет. Давай другим, и Бог тебе даст.

Аристодем махнул рукой, и дама поднялась со стула, чтобы выйти вон. Она держала в одной руке гинею, а в другой кошелек, из которого вынула все и положила на стол.

– Хорошо, благодеяния твои будут за тебя ходатайствовать. Артольф, вели эти деньги раздать бедным.

Я поклонился и, не говоря ни слова, взял пять гиней.

– Кто может сказать, что я не делаю ничего доброго? – заметил Мельхиор улыбаясь, когда дама вышла. – Скупость этой почтенной четы так же хорошо известна, как и желание их иметь детей… Если урок мой сделает ее благотворительной, то не услуга ли это?