– Эй, извозчик! Хочешь ли за шиллинг довезти меня до Ридинга?

– Взлезайте, – ответил, торопясь, извозчик.

Телега не успела еще остановиться, как уже в нашем обществе очутился новый летучий спутник. Он был одет в платье английского простолюдина, кожаные панталоны и толстые башмаки, имея притом в руке узелок и палку. Он, то есть новоприбывший, улыбнулся, взглянув на наше общество, и выказал свои прелестные белые зубы; на загорелом же лице его выделялись резко большие черные глаза.

– Мне кажется, что это фигляры, – сказал он, показывая на товарищей доктора. – А вы, господа, издалека ли едете? – спросил он у нас.

– Из Лондона, – был мой ответ.

– Что, каков там урожай на репу? Здесь она нынешний год вся почти пропала от засухи.

– Я не могу удовлетворить вашего любопытства на этот счет, потому что мы ночью проезжали окрестности.

– Это правда, я и забыл. Но по крайней мере, какова рожь? Да вы, может быть, не занимались земледелием?

Я ему признался в моем неведении по этой части промышленности, и таким образом у нас завязался разговор о другом предмете, который не умолкал часов около трех. Я ему рассказал о шарлатане-докторе и о том, каким странным образом он от нас исчез.

– Я пари держу, что это, наверно, тот самый чудак, который вылечил в наших местах столько народу, – ответил он, и мы начали говорить об его искусстве и образе жизни.

– Уверяю вас, что мы его опять встретим, но только узнаете ли вы его?

– Как не узнать, – ответил Тимофей.

– Ну, положим, что так; а вот различите ли вы деньги, которые я вам покажу?

– Различим, – сказали мы оба.

– Увидим, ошибаетесь ли вы, или нет.

И он вынул из кармана две монеты: гинею и фарсинг; положил одну из них мне в руку, а другую – Тимофею и велел их крепко сжать кулаками, зажмуриться на минуту и не открывать глаз, что бы ни случилось.

Едва мы исполнили все его приказания, как услышали голос, который сейчас же узнали.

– Эй, извозчик! Что это ты уехал без меня, когда я тебя сторговал за деньги? В мои лета, знаешь, не так-то легко ходить пешком. «Excipenda tamen quaedam stint urbium», то есть: «В старости ноги слабеют, и нельзя на них ходить без костылей».

– Вот и доктор! – воскликнул Тимофей с зажмуренными глазами.

– Теперь открывайте глаза, но не кулаки, и прежде скажите, что у вас в руках.

– Фарсинг, – ответил Тимофей.

– Гинея, – ответил я.

Мы разжали руки, но в них ничего не было.

– Что за черт, где же деньги? – воскликнул я, смотря на Тимофея.

– Где доктор? – спросил он с таким же удивлением.

– Деньги у доктора в кармане, – ответил наш спутник, улыбаясь.

– Где же карман доктора? – спросил его Тимофей.

– Здесь, – говорил он, хлопая по своим панталонам. – Вот вы также думали узнать и доктора, как эти деньги.

И, к нашему удивлению, он опять заговорил совершенно голосом доктора и с такими же отрывками из примеров латинской грамматики. Мы с Тимофеем все еще удивлялись, а он, приняв настоящий свой голос, продолжал:

– Если бы я не знал, что вы хотите получить какое-нибудь место, и если бы не имел в вас нужды, то не открылся бы перед вами. Итак, хотите ли поступить ко мне? Работой вы не будете обременены, а платой останетесь довольны.

– Но можем ли мы быть уверены, что наша должность не будет иметь ничего бесчестного? – спросил я.

– Будьте покойны, сомнения ваши на этот счет исчезнут совершенно. Я, как и все купцы, стараюсь как можно более выручить с капитала. Я пользуюсь человеческой глупостью, чем живут обыкновенно умные люди.

Тимофей толкал меня локтем и моргал, чтобы я согласился на предложение доктора. Подумав несколько секунд, я наконец подал ему руку, говоря, что согласен, но только на сказанных условиях.