Красава же, замечая в этих взглядах алчный блеск, решительным жестом отстраняла поклонников и уходила дальше. Не оглядываясь, держа голову – высоко, а спину – прямо. И только каблучки стучали по брусчатой мостовой.

Однажды, гуляя чудесным тихим вечером, пришла Красава на площадь, где всегда собирались художники. Здесь они рисовали этюды, набрасывали наброски и создавали картины. Эта площадь была известна своей лёгкой красотой домов и ощущением простора. Куда бы не упал взгляд, везде был чудесный вид. И этим пользовались известные, малоизвестных и вовсе неизвестные художники. И создавали все новые и новые шедевры.

Красава бродила между мольбертами, рассматривала рисунки. Взгляд её скользил, не задерживаясь на чем-нибудь одном. Красава просто наслаждались нежными красками и лёгкими линиями.

Но что это? Внезапно Красава увидела на чьём-то холсте женскую фигурку в чёрном на фоне освещенных закатным солнцем зданий. Она, эта фигурка, показалась девушке смутно знакомой. Но чья это фигура, Красава вспомнить не смогла.

Уже дома, лёжа в постели, Красава вспомнила эту картину. Тонкие линии, точные мазки, нежные цвета – все говорило о таланте художника, о его способности увидеть и показать на холсте.

Следующим вечером Красава снова пришла на эту площадь. И снова увидела женскую фигурку на холсте, в другом ракурсе, на другом фоне, но такую же смутно знакомую. У женщины на картине не было чётко прорисованного лица. Только тонкие штрихи, блики и тени. Но она была прекрасна и полна тайны.

Художник, что рисовал неведомую натурщицу, был внешне непримечателен. Чуть выше самой Красавы, чуть старше, с лицом чуть загорелее нездешним загаром…

«Он откуда-то приехал. – думала Красава, глядя на его очередной рисунок с женской фигуркой. – Был в неведомым далях, плыл по неведомым морям, шёл по неведомым землям.»

Постепенно она привыкла приходить сюда, сидеть за столиком летнего кафе и, наслаждаясь кофе с круассанами, смотреть, как работает ЕЁ художник. А тот рисовал, ничего не замечая вокруг…

В один из таких приятных вечеров художник, закончив работу, сложил мольберт, вытер и собрал кисти и… подойдя к столику, за которым сидела Красава, положил перед ней портрет. Женщина в шляпке с вуалью… Таинственный блеск глаз… Изящный овал лица… Тронутые красным губы…

Этой женщиной была она, Красава. Но женщиной другой, мягкой, нежной. Затем на столик легли другие рисунки. И на всех была она. Оказывается, он рисовал её. А она думала, что он не замечает ничего вокруг.

А теперь этот мужчина дарил ей саму себя. Дарил такую, какую она никогда не видела в себе. Ведь для этого надо было посмотреть на себя со стороны. А она, Красава, никогда этого не делала. Ведь отражение в зеркале не считается, правда же?