– Ни одного, – ответила я сипло, рассматривая внушительные когти говорящего, чтоб меня, кота.

– А так? – Мужик в меховом тулупе сунул мне под нос не менее внушительный кулак.

– А так очень хорошо вижу, – икнула я. – А можно я уже пойду?

– Да пожалуйста. Только позавтракать бы не мешало, а то тощая больно… – прискорбно оглядела меня староста, шамкая беззубым ртом. – Ну-ка, молодцы, тащите-ка ее в мою избу.

В моем воображении я сопротивлялась. Цеплялась пальцами за все, что попадалось, оставляла глубокие борозды на снегу и вопила о том, чтобы меня отпустили. Где-то в другом измерении даже вызывала МЧС, ФСБ и скорую помощь, согласная отправиться в клинику для душевнобольных, но в реальности держала хвост пистолетом.

– Я сама, – поднялась я на ноги, отказываясь от сомнительной участи быть куда-то утащенной. Мне и вчерашнего хватило, тогда как слово «потаскуха» в этой деревне приобретало совсем новый и неожиданный смысл.

Кормили меня как на убой. Тут и пирожки были печеные с разными начинками, и творог домашний, и сметана, и чай из ромашки и еще каких-то неизвестных мне растений.

Пока я уминала все это добро, свято веря в то, что, пока дают, надо брать, бабушка-староста молчала. Только глаз ее то и дело покручивался, видимо меняя обзор, да на губах расплывалась улыбка умиления. Чувствовала я себя при этом очень голодной внучкой, сосланной в деревню злыми родителями.

– Так что там в замке-то, милая? Неужто котейку нашего испугалась? – дождавшись, когда я отложу ложку, заговорила бабушка.

Остальные деревенские то и дело сновали перед домом – будто мимо случайно проходили и нет-нет да и заглядывали в окно. Дочка с мужем сидели у печки, что-то там перешептываясь и явно грея уши, а главное облезлое зло – с нами за одним столом. Кошатина уже вторую тарелку сметаны уплетал, удерживая ее, между прочим, в лапах.

При словах женщины зверь пытливо вперился в меня взглядом – мол, попробуй сказать, что это я всему виной. У него даже усики зашевелились.

– Так это ваш котейка? – обрадовалась я, в душе надеясь, что при худшем раскладе животинку удастся сбагрить.

– Я свой, – ответил кот, с независимым видом складывая лапы на груди. – Но живу в замке. Она мяу-мяу-мяу испугалась.

– А-а-а… – неопределенно протянула бабуля. – Теперь понятно. Все пугаются.

– Простите, – влезла я, все больше ощущая себя в дурдоме. – А «мяу-мяу-мяу» – это что?

То, что кот время от времени разговаривает человеческим языком, я уже более-менее привыкла.

– А это то, о чем мы тебе рассказать не можем. Придется самой до всего допытываться, коли выбраться за пределы Тауршира хочешь. Помощь, конечно, окажем, чай не чужие теперь, но все остальное сама.

– Да что сама-то? – психанула я, чуть повышая голос. – Что сама? Не можете сказать – так хоть напишите!

– В замок тебе надобно возвращаться. Работы там непочатый край… – заметила старушка совершенно не к месту.

– Не пойду! – тоже сложила я руки на груди, беря пример с кота.

Еще бы я туда вернулась! Да там черт-те что происходит!

– А придется, или навсегда здесь останешься. Станешь, как и мы, вечной пленницей.

– В каком смысле вечной?

– Знаешь, сколько мне годков-то уже? На трехстах двадцати со счета сбилась. Зять уж и не надеется моей кончины дождаться, ямку на заднем дворе обратно закопал.

Кто-нибудь, разбудите меня. Ну пожалуйста!

– Хорошо, – выдохнула я, буквально заставляя себя принять происходящее за действительность. – Но я-то тут при чем?

– Замок для начала убрать надо, тогда и поймешь, – хитро блеснула бабуля искусственным глазом.

Да… Не так я представляла себе свое наследство. В этом наследстве совершенно точно не было проклятия, деревенских и властного облезлого кота.