– Тебе нравится моя новая прическа? – спросила Надя у Егора, когда он улегся, наконец, с газетой в кровать. Тот посмотрел на нее тяжелым хмельным взглядом и выдохнул:

– Надь, тебе все к лицу. Если не жаль из семьи деньги таскать всяким стилистам-пидористам, то можешь и красноперой походить.

Далее Егор углубился в злобные рассуждения о том, как наживаются на наивных дурах бандитские салоны красоты.

А на Арсена Миликяна превращение Нади в стильную штучку произвело сногсшибательный эффект. Конечно, он принял сию метаморфозу на свой счет и усилил атаку. И Надя сдалась. Арсен был веселым, говорил невообразимые комплименты и не жалел денег на сувениры и рестораны.

С Егором Надя была в ресторане всего три раза, в самом начале их брака, когда муж еще казался жизнелюбивым и щедрым.

Впрочем, однажды Маша затащила мать с отцом в популярную московскую кофейню.

– Блинчики – триста рублей?! Кофе – сто пятьдесят?! – вытаращился Егор, глядя в меню. – Да я подавлюсь и сдохну! Мне – воду. А вам и по шарику мороженого хватит. Впрочем, как хотите, – насупился он, поймав взгляд пожилой тетки, сидящей за соседним столиком. Она наворачивала салат «Цезарь», стоимость которого совершенно не влияла на ее глотательный рефлекс.

Арсен заказывал все самое лучшее, запрещал Наде смотреть на строчку с ценами и беспрерывно ее смешил. Вел он себя на редкость корректно. С приставаниями не лез, только ручки целовал и в глаза зачарованно заглядывал. Словом, Наде нравились эти легкие, ни к чему не обязывающие отношения. Единственное, что ее смущало, – это необходимость привирать. Прогулки с ухажером бывали нечастыми, когда у них совпадали выходные. И каждый раз приходилось придумывать предлог для Маши и мамы. Егор, работавший с утра до вечера в автосалоне, никогда не звонил жене среди дня. Да, времена «ста звонков в день» прошли безвозвратно. Впрочем, Маша тоже не отслеживала мать, погруженная в сложные подростковые проблемы. А вот мама… Мама сразу заподозрила что-то неладное. То Надя три часа ходила за продуктами, выключив телефон, то два часа сдавала в химчистке на соседней улице пуховик. И еще молчала при встречах, чему-то загадочно улыбаясь.

Галина Викторовна приперла дочь к стене, и та дословно повторила ее слова, сказанные много лет назад в роковую ночь:

– Жизнь… она такая бескрылая, тяжкая… Мам, это все не имеет никакого значения. Так, невинное отвлечение, кураж.

– Доча, эти праздники засасывают. Поначалу все легко и невинно, а потом накроет так, что мало не покажется. Или влюбишься по самое некуда и исстрадаешься, или походя уступишь. И ничего, кроме гадливости, испытывать не будешь.

Галина Викторовна с болью смотрела на дочь.

– Нет-нет, я не собираюсь изменять мужу. И вообще, намерена на днях сказать Арсену, что наши прогулки заканчиваются. И вправду надоело… Пустое, ненастоящее, – отмахнулась Надя.

Будто предчувствуя серьезный разговор, Миликян в тот вечер после работы вызвался довезти Надю до дома. Всю дорогу она молчала. Остановились в квартале от дома Бессоновых, и Надя, кусая губы и отворачиваясь, начала неприятный разговор.

– Арсен, ты… очень милый, симпатичный мне человек, но…

Миликян, затаив дыхание, испытующе смотрел на «чертову скромницу».

Так он про себя называл администраторшу, которую никак не мог затащить в постель и успокоиться.

– Но все это не имеет смысла. У НАС нет будущего. И такие отношения не по мне. Ты прости меня, что, может, дала тебе надежду…

«Вот дурында невинная выискалась», – разозлился стоматолог, но виду не подал. Он решил действовать стремительно.

Бросился на Надю, стал осыпать лицо и шею поцелуями, зашептал заезженные и не знавшие отказа слова: