Как же он мог теперь взять в Дивеево Татьяну!? Нет, это в любом случае могло ранить Елизавету. И он решил просто-напросто не заводить с Татьяной разговоров о Дивеево. Ведь точной даты своей поездки они не наметили. Татьяна была в отпуске, а у Теремрина отпуск планировался на осень.

Он позвонил Афанасию Петровичу Ивлеву, обрадовал сообщением о том, что Порошин собирается к нему в гости. Ивлев подтвердил, что ждёт в любое время, но что, действительно, лучше приехать в августе. И жары уже нет сильной, а дороги ещё сухие. Ведь до его дома примерно с километр нужно ехать по разбитому просёлку. Случись сильный дождь, и придётся оставлять машину далеко от дома. А это небезопасно – «демократические ценности» уже обретали свою преступную силу.

И вот в середине августа Теремрин, в полной готовности к поездке, встретил Порошина и Елизавету на Курском вокзале. Они специально приехали утренним поездом, чтобы сразу отправиться в Дивеево.

Елизавета ступила на перрон, и у Теремрина на миг перехватило дыхание. Он подал ей руку, затем помог выйти из вагона Порошину. Остановились для приветствия, обнялись… Когда Теремрин прикоснулся к Елизавете, его пробила дрожь. Боже! Как она прекрасна!.. Это первая женщина, которая заставила в волнении забиться его с сердце с тех самых пор, как он отдался во власть искромётных отношений с Татьяной.

– Вы так похорошели! – не скрывая восторга, сказал он.

– Это она с поезда, – поспешил пояснить Порошин, хитровато щурясь. – А так и вообще глаз не оторвать! Эх, был бы моложе, да не был бы дедушкой! – прибавил он и тепло рассмеялся. – Конечно, в вагоне уж как прихорашивалась, как прихорашивалась! Есть для кого!

– Ну, дедушка! Ну, что ты! – смущённо заговорила Елизавета. – Ничего я не прихорашивалась…

В этот момент Теремрин порадовался, что не взял с собой Татьяну, хотя никаких мятежных планов у него не появилось. Порадовался, поскольку увидел, что Елизавета, конечно же, расположена общению с ним, пусть безгрешному, но такому всё же, при котором любая женщина была бы лишней.

Они прошли на привокзальную площадь. По дороге, в непрерывном потоке пассажиров, разговаривать трудно. Но вот, наконец, сели в машину, и отправились в путь. Порошин с любопытством смотрел по сторонам.

– Давненько я не был в Москве, – пояснил он своё любопытство.

– Знаете, сейчас уж не будем время терять – всё же путь дальний. А когда назад поедем, время, которое останется до отправления поезда, проведём с пользой. Повожу по Москве! – пообещал Теремрин.

Молодому читателю сейчас трудно представить себе Москву рубежа восьмидесятых и девяностых. Москва всё ещё оставалась светлым, добрым, радостным городом, несмотря на то, что уже коснулось её тлетворное и злобное дыхание Запада. Отчего же всё казалось светлее? Больше было отечественных автомобилей. Чёрные иномарки со зловещими «мордами лица», тяжёлые, угловатые, предназначенные не для городских улиц, а для бездорожья, встречались редко. Люди выглядели добрее, а одежды их проще и веселее, улицы, свободные от омерзительной грязи реклам, приветливее и краше. И хотя на лицах многих прохожих уже отражалась тревога, всё же надежда на что-то светлое впереди теплилась. Даже под давлением фактов никто не хотел верить в надвигавшуюся смуту, ещё никто не мог представить себе и в кошмарном сне то бандитское ожесточение, которое уже готовилось захлестнуть город через несколько лет, даже месяцев.

Через «Таганку» выехали на Горьковское шоссе, тогда ещё не представлявшее собою сплошную пробку из машин практически в любое время суток. По дороге особенно комментировать нечего – маршрут самый рядовой, достопримечательностей мало. Разве только военный городок дивизии имени Дзержинского, который начинался за городом и тянулся некоторое время вдоль шоссе.