– Благодарю вас, Афанасий Петрович, но, если можно, если вас это не обидит, я бы хотел по-походному, в машине устроиться. Вспомнить, так сказать, детство.

– Да ведь машины ныне к этому не приспособлены?!

– У меня в багажнике прекрасный надувной матрац и всё необходимое. Так что я буду почти на природе…

Он проводил Порошина и Елизавету в домик, вернулся во дворик, пощёлкал обычным деревенским рукомойником, вытерся принесённым Ивлевым полотенцем и, пожелав хозяину спокойной ночи, пошёл к своей машине.

Хотелось побыть наедине со своими мыслями. Весь вечер вспоминали о прошлом, а прошлое – это ведь и история, и политика. Но у Теремрина было совсем иное настроение. Как же могло не откликнуться сердце поэта на то, чем жил он весь этот летний день.

Он вышел в ночь…

Высоко в небесной бесконечности сияла Луна, светился Южный Крест, мерцал ковш Большой Медведицы. И сами собою стали рождаться строки:

Я вышел в ночь. Луна сияла…

Светился яркий Южный Крест,

Путь Млечный мягко пеленала

Вуаль минувших тысяч лет…

Что перед ними все волненья?

Ведь наша жизнь – один лишь миг,

Одно лишь тайное мгновенье,

Неясное для нас самих!

Всё движется: плывут Созвездья,

Куда-то вдаль грядущих лет,

Над сказочной Земною твердью

Свой разливая мягкий свет.

А я в сей жизни путник странный –

Куда спешу, к чему стремлюсь?

О, как понять Мир Богом данный?

Пытаюсь! Мучаюсь! Дивлюсь!

Кто я среди веков бессчётных,

Небес таинственных глубин?

На сердце грустно отчего-то,

Не оттого ли, что один –

Один гляжу я дивной ночью,

На сказочный Небесный свод,

И душу рвёт тоска мне в клочья,

Который день, который год!

В мерцанье звёзд и в дымке вечной

Плывёт манящий Млечный Путь,

А звёзд уж догорают свечки…

Рассвет. А мне всё не уснуть!

Не потому ль, что незаметно

Земная твердь меняет вид,

Не потому ли, что с Рассветом

Приходят мысли о Любви!

Любовь! В прекрасном этом слове

Судьба миров заключена!

Любовь! В Божественном покрове

Всегда нуждается она!

О, как она хрупка, ранима,

Как бескорыстна и чиста!

Она приходит к нам незримо,

Как лучезарная мечта!

Я знаю, волею Небесной,

Соединяются сердца,

Чтоб проза превращалась в песню

Под сенью Божьего венца!

Теремрин подошёл к машине, открыл дверцу и достал блокнотик. При тусклом салонном свете стал записывать то, что родилось в эту чудную ночь. Писал, почти без правки, писал, не слыша ничего вокруг. Дверца не была закрыта, и он неожиданно почувствовал, как кто-то мягко и осторожно коснулся его плеча. Обернулся. Возле машины стояла Елизавета.

Он растерянно смотрел на неё, но в темноте было не разглядеть выражения лица. Она пришла, она не выдержала… Что-то будет…

Глава третья

Пока Теремрин размышлял, чем вызван ночной визит Елизаветы, и как на него реагировать, Световитов действовал совершенно целеустремлённо. Он рвался в Калинин, рвался, чтобы решить, наконец, свой семейный вопрос. Зима была трудная, долгая, работы – невпроворот. С Людмилой периодически созванивались. На письма ни ей, ни ему времени не хватало – у неё выпускные экзамены на носу, у него – поступление в Военную академию Генерального штаба. Именно направлением на эту высшую по своему рангу учёбу был вызван неожиданный звонок Труворова в тот самый день, когда Световитов собирался ехать в Старицу, чтобы сделать предложение.

Он обещал приехать за Людмилой летом. И вот лето наступило, и отпуск то было предложено ему отгулять до поступления в академию, а потому он выбрал время завершения государственных экзаменов и выпуска Людмилы из института.

Он ехал с твёрдым намерением сделать предложение и сыграть свадьбу, причём подгадал так, чтобы оказаться в Калинине не за день до предпоследнего экзамена, не накануне, а именно в день, когда Людмила должна была находиться в институте.