И вновь была серая пелена, мятный холод объял меня до самых глубин. Только уже не требовалось вводить зеленый лучик-пароль, мне настроили неограниченный допуск. Карту размещения ресурсов можно и не смотреть, и так ясно, к какому доброму Доктору подключаться.

Все-таки лечить – это не калечить, это гораздо проще. Спокойно и размеренно втекал в меня поток докторских знаний, а главное, рефлексов, которые жили в каждом его нерве. И после слова активации я действовала уже на автопилоте. Аккуратно извлекала осколки (за неимением лучшего подошли маникюрные ножницы), обрабатывала перекисью водорода порезы, останавливала кровь, зашивала раны (нашлись тут и шелковые нитки), накладывала повязки и лепила куда надо пластырь. Сейчас, подключенная к докторскому ресурсу, я и впрямь видела, что ничего страшного нет. Да, порезов много, местами есть глубокие, но, слава всем богам нынешних и древних религий, никакую артерию не задело. А ведь на сантиметр левее бы вошел осколок – и пожалуйста, сонная.

– Все, занавес! – объявила я. – Она будет жить. Самое скверное, что здесь негде помыть руки.

Сейчас же для помывки рук мне была вручена двухлитровая бутыль минералки. Народ снова загалдел, благодарная мамаша, и впрямь успевшая переодеться, щебетала мне в ухо какие-то глупости.

– Вы, наверное, хирург с большим стажем, – почтительно спросил кто-то из мужчин.

– Да я вообще универсал, – отмахнулась я. – Короче, девочка вне опасности. Но лучше бы ее все-таки поскорее доставить в ближайшую больницу. Вколоть от столбняка. Эй, погонщик каравана, – окликнула я водителя. – Какая у нас по курсу ближайшая?

Ближайшая оказалась против курса, пришлось разворачиваться и дуть обратно километров десять, где в довольно крупном на вид поселке имелась амбулатория. Разумеется, оставлять шокированную женщину наедине с местной медициной было никак нельзя. К счастью, среди автобусных мужчин нашелся седеющий рыцарь, вызвался сопровождать.

Пухлощекая медсестрица, выглянувшая на наш зов, заверещала что-то об отсутствии полиса, но я выступила вперед и рассказала ей много интересного и о ней самой, и о законодательстве, и о смысле жизни. Короче, бастион пал.

Оставшаяся дорога в Мышкин вся прошла под аккомпанемент пассажирских разговоров. О способах воспитания детей, о разложении нравов, о разгуле преступности, о бездействии властей и тупости законов. Много было сказано глубокого и верного, не меньше прозвучало и пурги. Но вносить комментарии мне совсем не хотелось, жара, одурь, да еще и последствия того, что в Сеть лазила. Это ведь никогда не проходит даром. Такое чувство, будто отдала на донорской станции как минимум двести кубиков.

И еще допекало меня, что несколько капель девчоночьей крови испачкали-таки мою светло-серую юбку. Уж как я ни пыталась замыть минералкой – все равно заметно. А ведь и переодеться не во что, не взяла. Не собирались мы с Олегом в Мышкине долго торчать. Выяснить, не заявлялся ли Босс к своей тетке, и если нет (о чем наши с Олегом интуиции нам то и дело трубили) – немедленно в Москву. К позднему вечеру будем дома.

На последней перед Мышкиным стоянке (как всегда, мальчики направо, девочки налево) Олег шепнул мне:

– А быстро вы! Я только собирался в Сеть полезть и к папе подключиться, а вы уже там. Жалко, не успел.

Неспешно оглядела его сверху донизу – от растрепанных черных вихров до небрежно завязанных кроссовок.

– Дурь и царапины, – вынесла я наконец вердикт. – У тебя что это такое на шее, а?

– Где? – не понял Олег и принялся себя ощупывать. Прыщ, наверно, искал.

– Вот это, – легонько щелкнула я его по лбу. – Эта штучка называется голова. И дана она затем, чтобы думать. Вот и думай, кому из нас являть народу искусство медицины. Мне, почтенной даме профессорского вида, или тебе, с грязными ушами и болячками на коленках? Меня, как видишь, приняли за старого опытного хирурга – и успокоились. А за кого приняли бы тебя? За гениального вундеркинда? За члена кружка «Юный эскулап»? Не бывает в обычной жизни тринадцатилетних мальчишек, способных оказать такую вот медицинскую помощь. Странно это и подозрительно. Внимание привлекает. А в нашем деле что главное? Правильно, конспирация. Мало, что ли, тебе папа на сей предмет внушал?