– Значит, вы живете где-то в Карлтоне?

– Нет, в Виндзоре. Мы ездили покупать нитки для сестры – она не любит наших местных лавок…

– Так она уже принимает заказы? Вы дали объявление в газету? Нужно обязательно дать, и сразу в несколько. Не теряйте времени. Что ты хочешь спросить, Тави? – обратился он к девочке, которая нетерпеливо ёрзала на сиденье, умирая, видимо, от желания вставить слово.

– У вас такая красивая лошадь! Как ее зовут?

От волнения или забывшись, она задала вопрос сразу на двух языках и тут же сконфуженно опустила руки. Но мистера Вейра это, кажется, развеселило.

– Её зовут Чайка. Как это будет по-вашему?

– Мы говорим просто «птица», – охотно объяснила Тави, довольная, что может участвовать в разговоре на равных.

– И как же это выглядит?

Девочка приложила согнутую кисть к носу, выставив ее на манер клюва, и изобразила пальцами, как птица щелкает им.

– Очень интересно! Но все-таки – как вы поступите, если нужно сказать именно «чайка»?

– Тогда по буквам. Только я не знаю точно, как это пишется…

– А вы, мисс Фоссетт?

Какое подвижное у него лицо, подумала Делия; во время разговора оно часто меняет выражение. Светлые глаза то загораются любопытством, то прищуриваются лукаво, то следят внимательно, цепко. Меняется и голос – льется лениво теплым мёдом, а то царапнет вдруг, как тогда в магазине…

– Неужто забыли? – поддразнил мистер Вейр, когда она замешкалась.

Делия в ответ улыбнулась, заразившись его настроением, и медленно, буква за буквой, показала слово «чайка».

– Поразительно! Я, кажется, припоминаю эти знаки – у нас в детстве был журнал с азбукой глухих. Но ведь ужасно неудобно, что нужно иметь свободными обе руки. А если, к примеру, держишь поводья?

– Увы, – ответила Делия. – Есть, правда, ирландский алфавит; он для одной руки, но я ему не училась.

Они свернули с широкого тенистого бульвара Веллингтон-парад, и вдали уже замаячили трибуны стадиона, когда мистер Вейр сказал:

– Знаете, у меня возникла идея. Ваша сестра действительно хорошая портниха?

– Это правда. Она сама кроит и может сшить что угодно.

– Очень кстати, потому что у меня есть пара знакомых барышень, которым как раз нужна настоящая мастерица. Вы не против, если я порекомендую им миссис Клиффорд?

– Откуда вы знаете фамилию сестры? – ахнула Делия.

– Признаться, случайно увидел в старой газете объявление о похоронах… Ну так как?

Она закусила губу, чувствуя, какой скользкой стала почва, на которую они ступили.

– Я вижу, вы в нерешительности. Давайте сделаем так: спросите у сестры и, если она согласится, будьте так любезны прислать мне адрес. Вот моя карточка.

Вручая ей визитку, ювелир улыбнулся, и Делия вдруг заметила, что у него ямочки на щеках. Она поспешно отвела взгляд и поймала себя на мысли, что ей совсем не хочется сейчас идти смотреть картину.

Когда они достигли крикетного стадиона, ей было по-настоящему жаль расставаться. Наверное, она простилась с ним теплее, чем следовало бы при знакомстве столь кратком, но невозможно было скрыть подаренную радость: хотя бы улыбкой, взглядом хотелось вложить ее в полуформальные слова. Какой он, наверное, счастливый; такими легкими бывают обычно люди, которые выросли в веселой дружной семье. Тех же, кому повезло меньше, тянет к подобным счастливцам – поймать ощущение беззаботности и веселья, настроиться на него, как настраиваются музыканты в оркестре, слушая инструмент, который издает самый точный и правильный звук.

Джеффри проводил взглядом две фигурки – маленькую и побольше – и тронул лошадь. Почему, подумал он, люди не всегда наследуют привлекательную внешность? Вот, например, сёстры: одна красавица, а другая – совершенно невнятная, будто смотришь через мутное стекло. Робость не прибавляет ей очарования; кажется, даже для улыбки ей нужно усилие. Впрочем, это ладно, сёстры не всегда похожи друг на друга. Но мать и дочь?.. Бедная девочка – наверное, пошла в отца. А могла бы быть прелестной, как ангелочек.