«Год, названный гелиакальным и раскрывшийся в своих тысячах тысяч тысячелетий, не сравнить с тотальной всеобъемлемостью Моря, которое меня окружает. Бездна восхищает меня и погружение ─ божественное откровение.
«И не знающая родины звезда восходит к вершинам зелёного Века,
«А моя прерогатива в отношении моря ─ грезить для вас этою грёзой реальности… Они назвали меня Тёмным, а жил я в блеске лучей.»
***
«Тайна мира, не отставать! Ведь близок час, когда, наконец, штурвал из наших рук возьмут другие!… И увидел я, как в небесном часовом механизме скользят в священном елее огромных размеров сверкающие оболы,
«А чьи-то большие руки, словно лучащиеся добротой, открывают передо мной ненасытной мечты моей призрачные стези,
«И я не испугался виденья моего, но, доверчиво открываясь охватившему меня трепету, без страха и стеснения, с приличествующей раболепностью, предстал перед безграничной милостью.
«Преддверие веданья! Порог, за которым ─ сияние!… Ароматы вина, рожденье моё видевшего, ─ из того винограда, который давлен был совсем не здесь.
«Море само, словно нежданная овация! О, Море, пучина-согласница и заступница единственная наша!… Птичий крик над рифами, бриз, к престолу своему спешащий,
«И тень паруса скользит к пределам мечты…
«Я говорю, что некая звезда рвёт держащую её цепь в Небесных стойлах.
И не знающая родины звезда восходит к вершинам зелёного Века… Они назвали меня Тёмным, и моя речь была о море.»
***
«Кланяемся сказанному тобой, Кормчий. Это не для плотского ока, не для белого глаза, обрамлённого красными ресницами, который рисуют на планширах судов. Ищу удачу в предугожденьи вечернем и в голубой дымке, укрывшей хмельной разум аргуса там, где, среди рифообразующей флоры, словно пламя зелёного огня пробежит дыхание пророка.
«Боги! Нет нужды в благовониях и ароматных эссенциях, сжигаемых на железных жертвенниках на краю уходящих в море скалистых уступов,
«Чтобы увидеть как, ещё до света, проходит по водам, ─ под развёрнутыми парусами ущельем женственности своей, ─ великая делийская заря…
«─ Всё сказанное вечером и в предугождении вечернем.
«И ты, Сон несотворенный, который знает всё, и я, который был сотворен, не знающий ничего, что делаем мы вдвоём на этих берегах ─ разве не ловушки свои расставляем, надеясь, что ночь в них попадется?
«А Девы те, что урны преобъёмистые моют, их обнаженною рукою обымая, в ночи спустившись к берегам белеющих ротондами [священных] островов, что делают они, богоревнивые, разве не то же, что и мы?… Они назвали меня Тёмным, а жил я в блеске лучей.»