В чугуевском лесу, казавшимся в моих воспоминаниях приукрашенным, рос дикий виноград, маньчжурский орех, похожий на грецкий, кедр, целебное растение женьшень, – как его называли, «корень жизни», «дар бессмертия».

Мой отец, заядлый охотник, сам находил в лесу женьшень, делал настойки, как я предполагаю, алкогольные и сам же их пил. Гроздья винограда и плоды маньчжурского ореха были скромных размеров. Я помню орех ещё по детскому саду. Наша группа гуляла в осеннем парке с воспитателем, – я набрал ореха детское ведёрко. Некоторые орехи были покрыты легко отделяющимся бурым околоплодником. Кедровые шишки были большими. Помню, отец принёс их целый мешок из-под картошки. Мы очищали их от липкой смолы огнём: бросали в костёр и они сразу вспыхивали, как факелы. Затем палкой выкатывали их, дымящиеся, из костра и нетерпеливо, обжигая пальцы, выколупывали крупные горячие орешки, издающие вкусный яркий неповторимый аромат.

А какие здесь были красивые дикие цветы! Они не уступали размерами садовым. Помню, с одноклассником мы наперегонки бросились к какому-то белому цветку на опушке леса. Луг, по которому мы бежали, оказался заболоченным. Мы спотыкались о кочки, проваливались в грязь по щиколотку, смирившись с тем, что наша обувь и штаны стали мокрыми и грязными. Я опередил одноклассника. А внутри чудного цветка сидел омерзительный паук размером, наверное, с куриное яйцо! Я, испуганный, отшатнулся. Самые красивые цветы росли в самых труднодоступных заболоченных местах. Мы испачкались грязью с ног до головы.

Здесь водились большие бабочки, с причудливыми резными крылышками, привлекательной чарующей расцветкой. Мы называли их махаонами. Почему-то они запомнились мне громадными – размером с воробья. Но они были, конечно, меньше. Не бывают бабочек таких размеров.

А сколько здесь было рыбы! Она была даже в придорожных канавах. Я впервые здесь попробовал гольяна и тайменя. И впервые увидел ротана, сорную хищную рыбёшку, похожую на маленького монстра: у неё были выпученные глаза, неразмерные большая голова и пасть.

Эта рыба интересна своей стремительной экспансией. Первоначально она обитала только здесь – в Приморском крае, на севере Китая и Кореи. Она расселилась по всей стране меньше, чем за столетие. Сначала она попала в аквариумы, а потом в реки. Версия, что её икру принесли на лапах утки, мне кажется ошибочной: ротан появился бы в европейской части России уже в незапамятные времена. Я впервые увидел эту рыбу у нас лет через десять после переезда из Чугуевки.

Ещё здесь водились тигры. Однажды отец со смехом рассказал, как они, несколько охотников, не торопливо выйдя из будки грузовой машины, – мгновенно, даже не помешав друг другу, заскочили обратно, увидев на обочине тигра и затем услышав его леденящий кровь рык.

Окна нашего дома выходили на Синюю сопку. Сопка была далеко – поэтому её цвет был синий. Она представлялась мне загадочной, неприступной. Я часто видел её во сне, – высокую, синюю, покрытую лесом.

Самый ближний к селу холм, – дальний подступ к сопке, – был относительно ровным. На этом холме выращивали рожь. Поле ржи, подпираемое лесом, первое начинало желтеть. Вызревшие колоски свисали под своей тяжестью. Жнивьё было жёстким, как щетина. В золотых скирдах соломы жили мыши.

Это сельскохозяйственное поле у Синей сопки в моей памяти было связано с весенней влажной землёй, летним зноем и освежающим дождём, большой яркой радугой и сухой рыжей осенью. Первое посещение этого поля стало для меня первым самым дальним самостоятельным путешествием.

Мы жили в Чугуевке шесть лет. Я пошёл здесь в первый класс. В этом селе остался кусочек моей души.