«В один только день, – свидетельствует Штрумпф, – мы вскрыли 183 канализационных люка и бросили туда шашки. Евреи, думая, что это смертельный газ, пытались спасаться наружу. Большое количество евреев, которое, к сожалению, точно не поддается учету, было истреблено также путем взрыва канализационной системы. Саперы показали себя при этом мужественными людьми и мастерами своего дела»…
Прошу обратить внимание суда на следующее признание… «Чем больше усиливалось сопротивление, тем более жестокими и беспощадными становились люди СС, полиции и вооруженных сил… Они выполняли свой долг в духе тесного сотрудничества и показывали при этом образцы высокого солдатского духа… Работали без устали с утра до поздней ночи. Солдаты и офицеры, полиция, в особенности те из них, кто побывал на фронте, также доблестно и прекрасно проявили при этом свой германский дух». Вот он – идеал гражданина нацистского государства. Вот образец того, как все те, кто сидит сегодня на скамье подсудимых, воспитывали «истинных германцев»…
Смирнов отложил книгу в сторону, прокашлялся и продолжил:
– Представляя суду доказательства по разделу «Преступления против мирного населения», хочу предъявить следующий предмет…
Он повернулся к столу, стоявшему рядом с трибуной. Стол был накрыт белой простыней. Обвинитель откинул простыню, и в зале наступила мертвая тишина.
На столе, под стеклянным колпаком, на изящной мраморной подставке стояла человеческая голова с темными, длинными, аккуратно зачесанными назад волосами. Но размером она была всего лишь с большой кулак…
– Такого рода чудовищные «сувениры» изготовляли нацистские изуверы в концентрационных лагерях, по специально разработанным там после чудовищных экспериментов технологиям. Начальник лагеря дарил «изделия» в качестве сувениров своим высокопоставленным посетителям.
На гостевом балконе истошно вскрикнула женщина. У молодого американского солдата в очках, стоявшего за подсудимыми, закатились глаза и подкосились ноги. Сослуживцы быстро вывели его из зала.
Все подсудимые сидели как каменные. Вдруг кто-то из них истерически то ли закашлял, то ли захохотал.
Когда смотришь на скамью подсудимых, невольно возникает сравнение с открытым вольером зоологического сада, куда из темных клеток выпускают на дневной свет диких зверей. Они теперь безопасны, можно без страха изучать их ужимки, но мороз проходит по коже, если подумать о возможной встрече с этими опасными хищниками, когда они были на свободе и, оскалив зубы, выходили на добычу.
Роман Кармен, газета «Известия», 28 ноября 1945 года
Глава XI
Я жил в другом мире
Ливший с утра мелкий бесконечный дождь, походивший на туман, прекратился, и выглянувшее солнце залило пустынный пригород Нюрнберга ослепительным светом.
Ребров остановил машину у скромного особнячка, казавшегося под солнцем декорацией на театральной сцене.
– Вот и приехали, – повернулся он к Ирине, сидевшей рядом. – Кажется, здесь.
Они выбрались из машины и какое-то время просто стояли, пораженные тишиной, покоем и отсутствием страшных черных развалин, к которым так привыкли глаза в центре Нюрнберга.
– Как тихо и красиво, – вздохнула Ирина. – Как будто нет никакого трибунала, никаких нацистов, лагерей… Ничего.
Ребров подошел к калитке, позвонил. Через несколько томительных минут из дома вышел высокий худой мужчина в просторной вязаной кофте с длинными седыми волосами. Когда он, тяжело передвигая ноги, подошел к калитке, стало видно, что он уже совсем старик. Но горбоносое лицо с изрезанными морщинами щеками было значительно и по-своему красиво, словно на рисунке Дюрера.