Общенародная трагедия заставит певца беспечной радости, каким был «довоенный» Батюшков, осознать себя поэтом- гражданином. Его лирический герой «при страшном зареве столицы» произносит священную клятву:

Снова повторенное (дважды) эмоционально-напряженное «Нет, нет!..» («Нет, нет! талант погибни мой…», «Нет, нет! пока на поле чести…»), акцентированное своим заметным положением в начале стихотворной строки и сверхсхемным ударением (спондеем), «отяжеляющим» ритм стиха, говорит о силе чувства, которое испытывает «сейчас» лирический герой – alter ego автора. И это не столько спор с «Дашковым» – адресатом послания («А ты, мой друг, товарищ мой, / Велишь мне петь любовь и радость, / Беспечность, счастье и покой /, И шумную за чашей младость!»), сколько спор с самим собой прежним. Это диалог скорее внутренний, передающий сложность и противоречивость состояния лирического героя, изживающего себя прежнего, осознающего истинное предназначение поэта. «Стоящее» за лирическим переживанием подлинное переживание самого Батюшкова сообщает стихотворению жизненную убедительность и достоверность.

Стихотворение имеет астрофическую композицию. Отсутствие «дробления» на поэтические «отрезки» призвано подчеркнуть искренность и непосредственность свободно выражающегося чувства лирического субъекта. Диалогизированный монолог лирического героя звучит с нарастающим напряженным динамизмом, словно произносится «на одном дыхании», в самый кульминационный момент переживаемого эмоционального подъема.

Созданию этого ощущения способствует и синтаксическая организация стихотворения, которая характеризуется обилием восклицательных предложений (9), отмеченных повышенной экспрессивностью. Причем их количество нарастает по мере нарастания волнения лирического героя. Если условно выделить части в стихотворении, то это будет выглядеть так: описание «опустошенной» пожаром Москвы – 2 восклицательных предложения; спор с другом Дашковым – 3; клятва – 4. И без того напряженную интонацию стихотворения затрудняют сложные синтаксические конструкции. Двумя особенно сложными конструкциями интонационно подчеркнуты наиболее значимые в смысловом отношении части поэтического текста: описание оскверненных «святыней» Москвы (16 стихотворных строк!), «клятва» (12 строк) – здесь голос лирического субъекта поднимается до самых высоких нот.

Формально в стихотворении выдержаны признаки дружеского послания: указан адресат в заглавии стихотворении, трижды звучит в тексте обращение к нему (Мой друг!..; А ты, мой друг, товарищ мой…; Мой друг…). Не вызывает сомнение и диалогическая природа стихотворения – главный жанровый признак послания (диалог-спор с адресатом, как уже было отмечено выше, осложнен внутренний диалогом лирического героя с самим собой). И вместе с тем в сборнике «Опыты в стихах и прозе» послание «К Дашкову» помещено не в разделе «Послания», как следовало бы ожидать, а в разделе «Элегии». Известно, что подготовкой к изданию «Опытов…», вышедших в 1817 г., по которым современный читатель впервые получил наиболее полное представление о поэте, занимался Н. И. Гнедич. Доверяя художественному вкусу своего друга, поэта и знатока Гомера (Гнедич – автор знаменитого перевода «Илиады», 1809–1829 гг.), Батюшков при этом настаивал на строгом отборе: в «Опыты…» должны были войти только самые лучшие его произведения («Дряни не печатай. Лучше мало, да хорошо» – постоянная его просьба к Гнедичу)