Но тут в предстоящее сватовство вмешались родственники Николь. Тогда-то её всегда тихий дом стал местом семейных собраний, на которых юной графине давали советы и уговаривали, убеждали её... отказать Филиппу де Монфор. Ей говорили о том, что граф беден, что ему от родителей достался только титул, знатное имя и разорённое поместье на каком-то богом забытом острове. Её предупреждали, что у графа есть опасная для благополучной семейной жизни страсть: к сомнительным авантюрам. Но оказалось, что на самом деле всё было гораздо хуже.

У графа Филиппа де Монфор была ещё одна страсть. При виде красивого женского личика и обольстительного стана мужчина из надменного аристократа превращался в дикого завоевателя с необузданным нравом. Чем больше не обращали внимания на его ухаживания, тем порывистее он стремился к предмету своего вожделения; чем сильнее было сопротивление, тем горячее разгорались страсти. Любая, пусть даже самая долгая охота Филиппа на самый, казалось бы, недоступный трофей, неизменно заканчивалась его победой. Можно сказать, обе страсти графа взаимно поддерживали и распаляли друг друга: склонность к авантюрам была весьма полезна в его любовных похождениях.

Кто-то из родственников в разговоре с Николь обмолвился о склонности её жениха к обольщению женщин, но тогда девушка не придала этим словам никакого значения. Самым красноречивым и убедительным советчиком было её собственное сердце – и оно говорило в защиту её возлюбленного.

Стремительному взлёту в своей придворной карьере Филипп был обязан, в большей мере, женитьбе на богатой наследнице рода де Блуа. С помощью её денег он отстроил семейное поместье на Ратисе, он привёл на остров солдат и силой оружия подчинил себе мятежных крестьян. Несколько лет семейный корабль плыл по житейскому морю, избегая сильных штормов, хотя не всё было гладко в жизни супругов...

Думая о тёте, Эмилия в мыслях своих вернулась к разговору с мессиром Трюдо, и её глаза озарились светом надежды. Может, долгожданное возвращение графа исцелит мадам Николь? А если не исцелит, то хотя бы принесёт ей облегчение... Медикус обещал отправить в Париж письмо, но и она, Эмилия, внесёт свою лепту в примирение супругов – она тоже напишет графу.

3. Глава 3

Лето постепенно и неумолимо близилось к концу, но его долгие дни были всё такие же знойные, а короткие ночи такие же душные. Знатные и богатые горожане, кто ещё не уехал в начале жаркого сезона, покидали Париж, стремясь к морскому побережью. Благо Французское королевство омывалось водами Атлантического океана и двух морей: Северного и Средиземного. В столице же королевства остались лишь те, у кого не было средств отправиться на морской отдых, и те, кто не владел поместьями, расположенными на побережье. А также те, кого из Парижа не отпускали важные государственные дела.

В то лето в Париж из Италии пришли вести о благополучном переходе французских войск через Аржантьерский перевал и блестящих победах короля Франсуа, который завладел Савойским герцогством и был признан сюзереном Генуэзской республики. Хотя в армии короля было достаточное число солдат (включая венецианцев и немецких наёмников), он отправил своим чиновникам в Париже приказ о наборе новобранцев. Франсуа, чрезвычайно честолюбивый и безрассудно храбрый «король-рыцарь» (как он сам себя называл), теперь тщательно готовился к завоеванию Миланского герцогства.

Граф Арман де Лаваль, служивший в департаменте военных дел, всё лето хлопотал, бегал, носил письма короля главному казначею, а от него – придворным чиновникам. Граф был уже немолод; сутулый, костлявый, с тщательно уложенными чёрными с проседью волосами, он отличался тяжёлой, точно медвежьей, поступью, и никогда, даже в юности, не был проворным. Сейчас, когда граф переступил семидесятилетний рубеж, королевскую службу нести было особенно тягостно, однако оставлять свой высокий пост он не собирался. Арман де Лаваль привык находиться у самых вершин власти, избалованный её дарами: всяческими привилегиями и возможностью отдавать приказания от имени короля. Сознавая своё высокое положение, на людях граф нарочито подчёркивал своё величие, но в кругу родных и друзей эта маска слетала с него, показывая дружелюбного человека. Тем не менее близкие де Лавалю и хорошо знавшие его люди считали, что у него много масок, которые надевались соответственно случаю. И что граф – отменный лицемер.