Те, кто с умом управляют собственной жизнью и не жертвуют всем ради иллюзии успеха, сосредотачиваются на том, что у них есть: на главном. Вновь открывают для себя ценность семейного очага и тепло дружеских улыбок.

А у меня не осталось ни того ни другого. Леа, моя жена, ушла от меня несколько лет тому назад. Ей надоели мои штурмы все новых маячивших впереди должностных высот, она устала сидеть по вечерам одна, устала слушать, что нам нужно повременить с ребенком и дождаться времен получше. Через год после того, как она от меня ушла, она встретила новую любовь и родила ребенка. Страдал ли я, когда узнал об этом? Если честно, не слишком. На страдания у меня не было ни времени, ни желания. Сантименты несовместимы с гордыней. И с самозабвением тоже. Самозабвенная гордыня требует от тебя включить второе дыхание и вступить в борьбу с очередными, молодыми и сильными, претендентами на славу, они появляются как волны, один за другим, и хотят разрушить твои воздушные замки. Неуверенность знакома только смиренным, робким и настоящим идеалистам. Я же был агрессивным прохвостом, самовлюбленным и бесчувственным. У меня не было времени на слабости.

Но однажды меня выкинуло на повороте, и весь мой мир рухнул. Патрон поделился со мной тревогой по поводу возрастающей конкуренции, глобализации, падения цен, необходимости сокращения персонала, пусть даже весьма эффективного. Он делал ставку на новые таланты. И я – что это было: окончательная зашоренность или уже ненормальность? – ответил ему, что хорошо его понимаю, пожал протянутую руку и ушел.

Меня нокаутировали. А я, подняв голову, покинул все, что на протяжении долгих лет было моей вселенной. И все вокруг остановилось. Мне стало нечего делать, у меня больше не было цели, мне некуда было бежать. Я бежал марафон, добежал до финиша последним и упал. Никто не помог мне встать. Плакаты свернули, публика разошлась.

Несколько недель меня мотало между чувством раздавленности и ощущением, что такого со мной просто не могло быть. Постепенно ко мне вернулись кое-какие ощущения, и я стал понемногу приходить в себя. Мне все же хотелось верить в свои силы, хотелось верить, что у меня есть будущее, которое я заслуживаю как своими амбициями, так и своей энергией. Я организовал собственное предприятие. Собрался двигаться дальше, но медленнее и в своих собственных интересах. В каком направлении двигаться? Я еще не знал. Двигаться вперед – вот что было самым главным. Гармонично сочетать личную жизнь с профессиональной, достичь равновесия между легковесными удовольствиями и глубинным смыслом.

Результат? Пять последующих лет я кое-как перебивался. Весь мой заработок уходил на зарплату моей пожилой помощнице и взносы страховому агентству, с которым я подписал контракт. Мой собственный доход был так скромен, что все мои удовольствия сократились до предела, если считать, что мне что-то еще казалось удовольствием. Похвастаться нечем, но я все же был на ногах, я двигался, пусть качаясь из стороны в сторону, пусть без яркой цели, пусть боясь на каждом шагу упасть.

Мои дни были похожи на дорогу в пустыне, я шагал по ней, не чувствуя интереса ни к кому и ни к чему. Играл роль, которую выбрал себе сам, и играл бездарно. Жесты, улыбки, слова – все по минимуму, только чтобы среди людей держаться на плаву. Их хватало для работы, но было явно недостаточно для личных отношений – дружеских или любовных.

Мало-помалу все мое окружение стало меня избегать.

По вечерам, сидя в тишине и полутьме своей комнаты, я в какой-то миг вдруг отчетливо увидел свое будущее: день за днем меня будет все больше изнурять моя бесцельная жизнь. Без надежд, без желаний я буду становиться все более жалким, отдаляясь от нормальных людей, которым позволено забываться.