– Нам было всего по двадцать лет, когда мы поженились, – сказала Клавдия Ивановна, входя в комнату с большой кастрюлей в руках. – Прошло столько лет, а мне кажется, словно это было вчера. Я помню все до мельчайшей подробности, особенно сейчас, когда Всеслава… не стало. – Клавдия Ивановна поставила кастрюлю на стол и тяжело вздохнула. – Григорий, приглашай гостью к столу.

Они сели обедать. Это был скромный деревенский обед, но длинный и оживленный.

– Так значит, ты, Машенька, медсестра? – мягким вкрадчивым голосом спросила Клавдия Ивановна и с интересом посмотрела на девушку.

– Да.

– Мама, я должен кое-что объяснить, чтобы тебе было все понятно в отношении Маши. Как я тебе уже писал, я был ранен в грудь и больше месяца провел в военном госпитале. Маша ухаживала за мной, а когда меня комиссовали, ей было поручено сопровождать меня из госпиталя домой.

– Гришенька, но ты же писал, что твоя рана не вызывает опасений, а на самом деле…

– Так и есть, мама. Ничего страшного. Ты сама видишь… Я жив, руки, ноги целы.

– Нет, Гришенька, ты что-то скрываешь от меня. Скажи честно, почему тебя комиссовали? Что с тобой?

– Клавдия Ивановна, – Маша отодвинула пустую тарелку в сторону и положила руки на стол, – любое ранение в грудь не может быть безобидным, так как в течение нескольких месяцев после операции возможны рецидивы.

– Маша! – прервал девушку Григорий и укоризненно покачал головой.

– Да, Гриша, возможны, – упорно повторила Маша и почувствовала, как кровь бросилась ей в голову и прилила к щекам.

Маша оказалась в щекотливом положении. С одной стороны, она не хотела расстраивать Клавдию Ивановну и рассказывать ей правду о ранении ее сына. А с другой стороны, если она промолчит и ничего не скажет, ее приезд в деревню будет выглядеть подозрительным и Клавдия Ивановна обо всем догадается. А ведь именно этого Маша меньше всего хотела. Никто не должен знать истинной причины, по которой она приехала в деревню. Никто… Даже Григорий.

– Однако Клавдия Ивановна, не стоит так сильно волноваться. Григорию первое время придется избегать физических нагрузок. Никаких лишних волнений и переживаний, хороший уход, чистый деревенский воздух – и поверьте мне, не пройдет и полугода, как у него все нормализуется.

– Ну, если так… – неуверенно произнесла Клавдия Ивановна.

– Да, мама, именно так. И давай больше не будем об этом говорить, – быстро, с каким-то тревожным беспокойством проговорил Григорий, затем встал, подошел к окну и отворил створки.

Легкие струйки теплого ветерка пробежали по его волосам. Птички щебетали как-то особенно нежно, тонкий, но сильный запах цветущих деревьев проникал повсюду.

– Мама, скажи, а от Ольги так и нет никаких известий?

– Никаких, сынок.

– А Наташа, – Григорий вдруг встрепенулся и всплеснул руками, – где она, где моя родная сестренка?

– Наталья!? – Клавдия Ивановна нервным движением руки провела по скатерти, расправляя складки. – Она два дня назад уехала к своей свекрови, – Клавдия Ивановна перевела взгляд на Машу и пояснила: – Наталья вышла замуж перед самой войной и, как полагается, переехала в соседнюю деревню в дом своего мужа. В самом начале войны ее муж Максим погиб, и Наталья еще год после его смерти жила вместе со свекровью. Со смертью сына та сильно сдала. У нее кроме Максима не было больше детей, а муж погиб еще в гражданскую. Тяжело ей было в одиночестве переносить свое горе, вот Наталья и пожалела ее. Моей дочери было двадцать три года, когда она овдовела. В этом возрасте женщина еще молода, полна сил и энергии. Поэтому просто грешно хоронить себя заживо, живя со старухой, матерью своего погибшего мужа. Я ей не раз об этом говорила. Наконец Наталья вернулась домой, и что же… Свекровь оказалась женщиной эгоистичной. Она не дает Наталье спокойно жить. То она заболела, то у нее какие-то неурядицы, а то просто приснился дурной сон. И твоя сестричка должна бросать все: дом, работу, и сломя голову мчаться к ней. Вот и сейчас, ее, видите ли, одолевают дурные предчувствия и она не может спокойно спать. Пропади она пропадом, – Клавдия Ивановна от злости сплюнула на пол.