– Мне было пятнадцать лет, когда умерла моя мать, – вежливо перебил Фишера Генрих, в душе содрогнувшись от мысли: «Откуда у Фишера данная информация?».

В анкете, предоставленной Генрихом при поступлении на работу, ничего подобного не указывалось.

– Извините за маленькую неточность. Продолжим?

– Не вижу в этом никакого смысла. Знать о человеке все – это хорошо, но этого часто бывает недостаточно, чтобы доверять ему.

– Почему же? Ваши сокурсники по военной академии отзываются о вас, как о человеке смелом, честном и, самое главное, надежном. Прекрасная характеристика.

– И какой же из этого вывод?

– Вывод? Я не хочу ошибиться в вас, Генрих. Не скрою, у меня на вас большие виды. Но об этом мы еще поговорим. Ваш дядюшка все еще преподает в университете?

– Да.

– Мой старший сын Рауль хорошо о нем отзывается. Он учился у него. Я хотел бы вас познакомить с сыном, если вы не возражаете. После окончания университета он не стал работать по специальности, а ушел в большой спорт. Рауль – автогонщик. К сожалению, дети часто идут своей дорогой, а не той, какую им проторили родители.

– Вижу, вы не одобряете выбор вашего сына?

– Можно сказать, да. У него неплохие природные задатки, и он мог бы сделать блестящую карьеру. А спорт… Это несерьезно.

– Мне, кажется, вы не совсем правы.

– Точно так же говорит мне и мой сын. Мы часто с ним по этому поводу спорим, но в конце концов каждый остается при своем мнении.

Фишер улыбнулся и что-то невнятно пробормотал. Это была его обычная привычка перескакивать без связи от одной фразы к другой. Затем, погладив бородку, он стал с некоторой резкостью и горячностью сетовать на постоянные конфликты с сыном, на то, какой он строптивый и непочтительный, всегда и во всем перечит отцу. Монолог этот продолжался четверть часа. За это время Генрих выслушал массу информации не только о сыне своего шефа, но и о детях его родственников и друзей. В конце концов это стало ему надоедать, и он плотно сжал губы и нахмурил лоб. Вдруг Фишер, рассказывая очередную историю о сыне своего адвоката, который уже в возрасте двадцати лет стал владельцем собственной адвокатской конторы, невольно вскинул глаза на Генриха и оборвал свою речь на полуслове. Наступило неловкое молчание. Генрих негромко откашлялся и, чтобы как-то разрядить обстановку, хотел сказать несколько пустых фраз, что-то насчет погоды, но Фишер его опередил.

– По пятницам у нас дома собираются друзья, знакомые. Я приглашаю вас, Генрих. Приходите. Познакомитесь с моей семьей, и у нас будет возможность ближе узнать друг друга. А сейчас можете идти работать.

Генрих в знак согласия наклонил голову и направился к выходу.

– Генрих, у меня к вам еще один вопрос, – Фишер выразительно посмотрел на своего подчиненного. – Скажите, на острове Крит действительно экзотическая природа и жаркий климат?

Вопрос, прозвучавший неожиданно, застал Генриха врасплох, и он на секунду застыл, не в силах произнести ни единого слова.

– Извините, господин Фишер, я не знаю, так как никогда не был на Крите, – наконец решительно ответил он.

– Никогда? Вы в этом уверены?

– Да.

– В вашей характеристике не сказано, что вы страдаете плохой памятью.

Генрих, усмехнувшись, пожал плечами.

– Хорошо. Мы к этому вопросу в свое время еще вернемся. Вы свободны, – сказал Фишер и углубился в бумаги.

Генрих вышел из кабинета шефа с весьма озабоченным видом. Разговор с Фишером не только удивил его, но и встревожил. Фишер дал понять Генриху, что многое знает о нем. И это не простая осведомленность, а своеобразное предостережение. В случае если Генрих когда-нибудь вздумает перечить или ослушаться его приказаний, Фишер вполне может использовать известную ему информацию, чтобы поставить своего подчиненного на место. Кроме того, шеф спросил об острове Крит, и это тоже неспроста. Генрих действительно был там, и Фишер знает об этом. «У меня на вас особые виды», – сказал Фишер. Возможно… особые виды – не что иное, как остров Крит. Но что ему там понадобилось?