Исподлобья, словно вор, Рене бросила быстрый взгляд на ярко освещённый профиль мужчины, затем посмотрела опять, а потом снова. Сегодня ей было отчего-то страшно попасться на своём любопытстве. Но по тому, как именно Энтони Ланг дёрнул бровью стало понятно – он прекрасно осведомлён о её наблюдениях. Его ухмылка почти кричала, что сию минуту этот сидевший в претенциозной позе мужчина милостиво дозволял себя рассмотреть. Как долго? Вероятно, пока ему не надоест. И снова Рене хотела шлёпнуть себя по губам, лишь бы перестать думать так мерзко, но не могла. Ей будто мысленно приказали смотреть, и она не осмелилась возразить.

Ну, что же… Ланг был по-прежнему бледен, только сегодня кожа выглядела чуть поживее вчерашнего мертвеца. Накануне выдалось непростое дежурство? Скорее всего. Рене видела две морщинки, что прочертили высокий лоб, едва заметную синеву под глазами, крупный нос, чья контрастная тень некрасиво упала на впалую щёку, поджатые губы… А ещё стремительную линию челюсти. Такую косую, будто кто-то, не задумывавшись о пропорциях и анатомии, взял линейку, да и провёл прямую сразу от острого подбородка до беспорядочных тёмных волос.

Ланг, конечно же, знал о своих недостатках. О, разумеется! Но, вопреки натуре обычного человека, не скрывал их, а нарочито демонстративно подчёркивал каждый. Он поворачивал голову так, чтобы резкий свет безжалостно падал на мелкие старые шрамы, утяжелял и без того нависавшие надбровные дуги и обрисовывал естественную неровность кожи. Видит бог, его профиль можно было прямо сейчас расчерчивать для учебника челюстно-лицевого хирурга.

Чёрный цвет лишь усугублял все контрасты. Фигура хирурга казалась не просто тощей, а почти скелетообразной. Однородным траурным пятном Ланг выделялся на фоне бежевых стен, и даже закатанные рукава его свитера обнажали на костлявой руке то ли рисунок нательной рубашки, то ли… Рене чуть сощурилась. Нет-нет. Это было бы слишком просто для такой лирично-патетично-истеричной натуры, – Господи, Рене! Ты только послушай себя! – и всё, конечно, намного сложнее. От тыльной стороны широкой бледной кисти до спрятанного тканью локтя левая рука Ланга оказалась покрыта тёмной краской татуировки, которая образовывала непонятный узор из ломаных линий. Ох… Рене медленно выдохнула, а в следующий миг едва не вскрикнула от испуга.

– Что за цирк?!

После молчания ледяной тон доктора Энгтан почти взорвал кабинет. Рене подняла взгляд на главного врача, затем перевела его на доктора Ланга и мысленно пожелала себе где-нибудь спрятаться. Кажется, их всех ждала очень некрасивая сцена. Однако идти было некуда, так что пришлось прикусить язык и остаться на месте.

– Цирк? – неожиданно вкрадчиво произнёс сидевший на кресле Ланг, отчего Рене опять нервно дёрнулась. Без шлема его голос звучал гуще, плотнее, тревожней. – Бога ради. Не больше, чем тот, что устроили вы. Доктор Энгтан.

– Я заявилась к тебе в операционную верхом на верблюде?

– Слава господу, нет.

Послышался негромкий смешок.

– Тогда я не понимаю, о чём ты говоришь. – Лиллиан Энгтан сделала вид, что лежавшие перед ней документы потрясающе интересны. Уж точно любопытнее приглашения подискутировать.

– Да неужели, – протянул мужчина, а затем резко выпрямился. – Тогда, ради чего здесь сидит это ничтожество? Уж не потому ли, чтобы подсунуть мне того самого верблюда вместо ассистента?

Рене вспыхнула и, кажется, даже забыла, как надо дышать. Однако кивок головы в её сторону дал ясно понять, что она не ослышалась. Ладони тут же вспотели, а по шраму будто прошлись железным прутом, пока сердце стучало от несправедливой обиды, но голос доктора Энгтан заставил очнуться.