– Да что вы Холмс, – вскричал я, – помилуйте! Я имел в виду совсем другое. Простите, но выдвинутый вами же самим тезис об огромном временном интервале, отделяющем наш индустриальный век от того, давно забытого патриархального времени, тоже нельзя сбрасывать со счетов. Ведь с тех пор прошло уже более полувека. Срок, согласитесь, немалый…

– Холмс лишь лукаво улыбнулся, но ничего мне на это не ответил. Похоже, ему было сейчас не до моих высокопарных сентенций. Он уже не сидел в кресле, а нервно ходил по комнате, то, бросая быстрый взгляд на часы, стрелки которых приближалась уже к четырем, то, поглядывая, сквозь мокрое стекло на блестящую от моросящего дождя и пустынную в это время дня булыжную мостовую Бейкер-стрит.

– Мы что, ждем гостей, Холмс? – спросил я, тоже вставая с кресла и направляясь к другому, соседнему окну нашей гостиной.

– И ждем, как я вижу, не напрасно! Я просто не хотел вам раньше времени обо всем этом говорить, но вон тот, кэб, с лихим кучером на козлах в виде, хорошо вам знакомого, инспектора Лестлейда, приближает к нам как раз то самое «невозвратное прошлое», о котором вы только что, так страстно рассуждали. Смотрите, это «прошлое» подвозят прямо к дверям нашего дома. И прямо сейчас, здесь перед вами факир-консультант сдернет с этого пыльного прошлого свое черное покрывало Времени, и вы его, наконец, увидите, хотя уверяю вас, ничего приятного в этом, скорее всего, не будет…

И, действительно, абсолютно мокрый и блестящий от дождя кэб остановился прямо у наших входных дверей, и я с нескрываемым любопытством следил за тем, как инспектор лихо соскочив с козел, открыл тоже мокрую, лакированную дверцу и подал руку, какой-то леди в длинной серой накидке и в такой огромной шляпе, что разглядеть сверху ни только ее лицо, но даже и фигуру, совершенно не представлялось возможным. А буквально через несколько секунд двери гостиной распахнулись, в них возникла наша неизменная миссис Хадсон, которая торжественным голосом громко объявила: «Инспектор Лестлейд и графиня Томская, к мистеру Шерлоку Холмсу…»

– Эсквайру – после небольшой паузы добавила она, так как никаких других титулов кроме этого у нашего знаменитого консультанта, к глубокому ее сожалению, пока не было.

От этих слов у меня буквально подкосились колени, и я чуть не сел в стоявшее сзади меня кресло, что ни смог бы себе простить потом всю оставшуюся жизнь, потому что именно в этот момент, пропущенная преувеличенно почтительным жестом инспектора, в комнату вошла женщина. Вернее, даже не женщина, а, судя по ее изысканным и, я бы даже сказал, слегка высокопарным манерам, настоящая леди. Я сразу понял, что это и есть та самая графиня Томская, урожденная княжна Полина из прочитанной нами два дня назад воистину волшебной книжки. Да, Холмс был прав – это было чудо. Чудо, которое случается только в детских сказках.

Вуаль прикрывала ее лицо, и казалось, что сейчас она поднимет свою изящную руку в серой перчатке из тончайшей лайки, изысканно отбросит эту вуаль вверх, на широкие поля своей шляпки, и я увижу сияющие задором молодости, бездонные глаза и обольстительную улыбку той далекой, прелестной в своей какой-то особенной красоте, русской княжны. Как будто она, как птица Феникс, выпорхнула оттуда к нам, сюда. Выпорхнула из навеянных белыми вьюгами северных снов великого писателя…

Мы с Холмсом почтительно поклонились. Дама тоже слегка кивнула и, не сказав ни слова, медленно прошла по ковру, тяжело опустилась в кресло для посетителей, стоящее у стола. Романтический морок спал с моих глаз. Перед нами сидела умудренная жизнью и уже слегка уставшая от нее пожилая леди. Мне показалось, что сквозь вуаль она смотрит прямо на меня.