- Вот ведь скунс! – возмущалась Любаня. - Дотянул до последнего, хотел, чтобы я помучилась! А я ведь толком есть не могла все эти дни. Вот возьму и грохнусь на балу от недоедания, и пусть ему будет стыдно!

- Не мельтеши, - скривилась Ждара. - Сама нарвалась, сама и получила. Вот кто тебя просил лезть ему под шкуру?  Ткнула его в самое больное, а теперь удивляешься. – Она многозначительно кивнула в ответ на вопросительный взгляд. - Да он, можно сказать, пожалел тебя. И за меньшее убивал, правда, мужчин. Насчёт девушек не знаю – свечку не держала.

- Ага, добренький мальчик нашёл пулемёт, больше в деревне никто не живёт, - продекламировала Люба детскую страшилку.

- Забавная ты, - протянула шатенка, слегка скривив полные губы. - И далеко не глупа, только тормозить вовремя не умеешь. Бери пример с Брэгдана – он ведь явно хотел куда больше, чем позволил себе, но смог сдержаться.

- Сдержаться – это когда поскрежетал зубами, поиграл желваками и стукнул рукой в стенку, а не придушил до полусмерти и не нализался крови! – Любе надоело ходить из угла в угол и она плюхнулась в соседнее кресло.

- У каждого своё понятие предела, - пожала плечами компаньонка. - А вообще я бы на твоём месте воспользовалась ситуацией.

- Какой и как? – не поняла Люба совета.

- Он к тебе явно неравнодушен. - Магиня усмехнулась, глядя на недоумение собеседницы. - Ты его чем-то зацепила, - она окинула попаданку изучающим взглядом. - И если будешь меня слушать, то сможешь пробиться в дамки.

- Спасибо, мне и так неплохо, - открестилась от сомнительной чести Люба и поднялась к себе.

В эту ночь, как и в предыдущие на новом месте, ей вновь приснился очередной кошмар. С тех пор, как она прибыла в столицу, решётка на воротах штурмуемой когда-то крепости оказалась поднятой, но стражники, стоявшие на посту, тут же обнажали мечи, и ни о каком дальнейшем продвижении не шло и речи. Так и топталась на месте, пытаясь уговорить суровых воинов, да всё без толку. Сегодня она решила не биться головой о стенку, а просто посидеть, песни попеть, о жизни поговорить. С трудом Любе удалось сдержать странную, необъяснимую тягу непременно попасть внутрь. Она остановилась у самых ворот и облокотилась о ближайший косяк. Стражники подозрительно косились, но агрессии не проявляли. Тогда, перебирая пальцами по несуществующим струнам, Люба запела:

Побледневшие листья окна
Зарастают прозрачной водой.
У воды нет ни смерти, ни дна.
Я прощаюсь с тобой.

Горсть тепла после долгой зимы
Донесем. Пять минут до утра
Доживем. Наше море вины
Поглощает время-дыра.

Это все, что останется после меня,
Это все, что возьму я с собой.

С нами Память сидит у стола,
А в руке ее пламя свечи.
Ты такой хорошей была.
Посмотри на меня, не молчи.

Крики чайки на белой стене
Окольцованы черной луной.
Нарисуй что-нибудь на окне
И шепни на прощанье рекой.

Это все, что останется после меня,
Это все, что возьму я с собой.
Это все, что останется после меня,
Это все, что возьму я с собой.

Две мечты, да печали стакан
Мы, воскреснув, допили до дна.
Я не знаю, зачем тебе дан.
Правит мною дорога-луна.

Ты не плачь, если можешь, прости.
Жизнь - не сахар, а смерть нам - не чай.
Мне свою дорогу нести.
До свидания, друг, и прощай.

Это все, что останется после меня,
Это все, что возьму я с собой.
Это все, что останется после меня,
Это все, что возьму я с собой.[1]

Неожиданно один из стражей поднял забрало. Под ним, как и следовало ожидать, красовался уже порядком набивший оскомину череп.

- Ещё, - скрежетнул он несуществующими связками.

- То же самое?

Он кивнул. Она продолжила. И снова просьба, и новый повтор. Впервые за последние несколько недель череп не стал её проглатывать, лишь махнул на прощанье рукой. А она, подхваченная вихрем цвета индиго, мягко опустилась на перину и, вздохнув, продолжила спать. Уже без сновидений.