Святая пасхальная неделя в 1831 году приходилась на 19–25 апреля, с переездом Пушкины несколько задержались, отправившись из Москвы только в середине мая…
…Знаешь ли что? мне мочи нет хотелось бы к вам не доехать, а остановиться в Царском Селе. Мысль благословенная! Лето и осень таким образом провел бы я в уединении вдохновительном, вблизи столицы, в кругу милых воспоминаний…
У Пушкина – ничего просто так. Подчеркнул слово «осень». Отмечал важность и ценность своего любимого для творчества времени года.
… А дома, вероятно, ныне там не дороги: гусаров нет, Двора нет – квартер пустых много. С тобою, душа моя, виделись бы всякую неделю, с Жуковским также – Петербург под боком, – жизнь дешевая, экипажа не нужно. Чего, кажется, лучше? Подумай об этом на досуге, да и перешли мне свое решение.
Так что Александр ощущал себя вполне счастливым, ведь осуществилось то, о чем мечтал. Еще 24 февраля 1831 года он писал Петру Плетневу:
Я женат – и счастлив; одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось – лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что, кажется, я переродился.
Воображение рисовало ему романтическую встречу с юностью, с Лицеем, друзьями. Хотя, увы, не будет уже среди них Антона Дельвига… Александр нахмурился: то ли не выдержал барон политического давления жандармов, то ли слаб оказался здоровьем и быстро угас… Скорее, и то, и другое…
Известие о смерти друга пришло за месяц до свадьбы Александра.
Вот первая смерть, мною оплаканная, – писал он тогда Плетневу. – Карамзин под конец был мне чужд, я глубоко сожалел о нем, как русский, но никто на свете не был мне ближе Дельвига.
А какой умница был… Как литературу понимал! Мистической поэзии не любил, говаривал: «Чем ближе к небу, тем холоднее». Пушкин улыбнулся лукаво, вспомнив, как барон однажды звал Рылеева к девкам.
«Я женат», – отвечал Рылеев. «Так что же, – сказал на это Дельвиг, – разве ты не можешь отобедать в ресторации потому только, что у тебя дома есть кухня?»
«Никто так не воплощал творческое начало лицейского братства, как Антон», – с грустью думал Александр.
Позже он напишет к годовщине лицея стихотворение «Чем чаще празднует лицей…». Будет вспоминать ушедших товарищей. Это реквием по ним:
«На ратном поле» погиб полковник С. С. Есаков. Застрелился во время компании 1830-31 годов. Из-за потери оружия – нескольких пушек. «В земле чужой» сгинули умершие от чахотки Н. А. Корсаков и П. Ф. Саврасов. От «недуга» также скончались Н. Г. Ржевский и К. Д. Костенский. «От печали» умер Дельвиг. После пережитого стресса от грубых нападок и угроз Бенкендорфа…
А за всеми этими смертями лицеистов, вступивших в жизнь накануне Отечественной войны 1812 года, – судьба поколения. Пожалуй, самого трагического в истории России.
Пережив смерть друга, Пушкин предчувствует и свою скорую смерть:
Печальное пророчество сбылось. Следующим лицеистом, покинувшим этот мир, будет Пушкин.
Мысли текли дальше. Карамзина нет вот уже пять лет… Пушкин любил долгие беседы с историком. Жаль… В памяти промелькнули эпизоды встреч и бесед с ним еще с лицейских времен… Как, будучи больным гнилою горячкой, лежа в постели, с жадностью и со вниманием прочел восемь томов «Истории государства Российского». Труд историографа наделал много шума. Три тысячи экземпляров в месяц разошлись… Этого и сам Карамзин не ожидал. Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную… (Подумав о женщинах, Александр вспомнил спутницу историографа, верную жену Карамзина и свою тайную любовь с юности…) Но об этом он не стал распространяться перед Натали…