Я в Тебя с пелёнок верю,
Душу, сердце, совесть, честь
Я всю жизнь Тобою мерю.
Но опять Ты за спиной
«Я есть Первый» повторяешь.
Что ж Ты делаешь со мной,
Если мне не доверяешь?!
3
Господи, как высоки
Выси твои и дали!
С лёгкой твоей руки
Сеяны наземь печали
Лунных и млечных рек…
Ты узнаёшь, Всевышний,
Это же я, человек,
Рву твои звёздные вишни.
Это же я на земле
Жду сокровенного знака
В гневе ли, милости, зле…
Не узнаёшь, однако…
«Свет небес и свет души…»
Свет небес и свет души,
Словно братья, хороши,
Друг на друга тем похожи,
Что тобой хранимы, Боже.
Тьма души и ночи тьма,
Словно посох и сума,
Неразлучны. В тьме лукавой
Своё дело знает дьявол.
Свет и тьма – как две реки.
К ним прибиты две руки.
Между этих вечных рек
Жизнью распят человек.
«Когда поймёшь, что одинок…»
Когда поймёшь, что одинок
И никомушеньки не нужен,
Услышишь вдруг: «Вернись, сынок,
Я скоро приготовлю ужин».
Ах, мама, мама, столько лет
Несло меня по белу свету —
Не мил мне боле белый свет,
Но ведь другого света нету?!
Среди людей, среди дорог
Нет счастья, мама! – Мгла и стужа.
«А ты вернись, вернись, сынок,
Я скоро приготовлю ужин».
«Осенний дождь накрапывает. Слякоть…»
Осенний дождь накрапывает. Слякоть…
До рёбрышек промок народ, продрог.
С одной ноги соскальзывает лапоть,
А на другой чуть держится сапог.
Так всей стране мы голову морочим,
Мол, испокон веков Россия такова.
Она нам платит тем же, между прочим,
Пуская лебедей из рукава.
Кукушка
И всё-таки, всё-таки рада
Подсматривать из-за ветвей,
Как милые, кровные чада
Живут у чужих матерей:
«Смотрите, какие большие!
Кукуют, умеют летать,
И смотрят на гнёзда чужие,
Тут ясно, кто родная мать!»
«Средина августа. Жара…»
Средина августа. Жара!
Не сон, а каша. Без побудок
Выходишь в сад. Уже с утра
Кипит как самовар рассудок.
И тень от яблонь не бодрит,
В ней пыль вчерашняя доселе
В просветах радужных парит
Космическою каруселью.
Бежишь на пруд, ныряешь в пруд,
В томящуюся блажь прохлады.
Не ожидавшие преграды
Мальки с разлёта бьются в грудь.
Их мельтешащая игра
Смешит и суетно щекочет.
Малёк подпрыгнет, захохочет:
– Ну что, жара?
– Жара… Жара…
«Сквозь долгие века…»
Сквозь долгие века
Без видимого срока
Глядит издалека
Луна холодным оком
На мир зелёных трав
И ниву золотую,
На мусор вдоль канав
И суету людскую
Столиц, предместий, сёл,
Холодностью смущая
И мёртвым светом всё
Живое освещая.
«Они пришли, враги…»
Они пришли, враги,
Ко мне просить прощенья…
На скатерть пироги
Поставил, угощенья.
«Ну, наломали дров! —
Хохочут, – ох, немало».
…Теперь вот нет врагов,
Но и друзей не стало.
«Над озёрами – леса…»
Над озёрами – леса.
Над лесами – горы.
Выше – млечная коса,
Звёздные просторы.
Выйду из дому. Роса
Катится по крыше,
Отражая небеса
Да и всё, что выше.
Возвращение
В тишине напрягаю в смятении слух,
Как забредший в чужое кочевье.
Но любовью уже не насытится дух
Да и плоти не даст облегченья.
И грубеет душа, продлевается тишь
В нашем доме, над нашей подушкой;
Лишь агукает сын, несмышлёный малыш,
С бессловесной капризной игрушкой.
«Дождь затих. В дыханье луга…»
Дождь затих. В дыханье луга
Слышу чистый голос твой.
Ты о чем поёшь, пичуга,
Над моею головой?
Ни тебе, ни мне не надо
Лёгких радостей. Чему ж
Ты восторженно так рада?
Свету тёплому от луж?
Или, вволю налетавшись, —
Наступившей тишине?
Иль, меня перепугавшись,
Всё ж обрадовалась – мне?
«Подбитый чиж…»
Подбитый чиж
Сел на ограду,
На ромбик
С выпавшим сучком…
Я руку протянул
Погладить —
Ладонь нахлопнулась
Сачком!
«Напрягся, сжался бор…»
Напрягся, сжался бор —
С крутого косогора
В него, как беглый вор,
Влетает поезд скорый!
Рукою заслонюсь,
Упрусь ладонью в бурю —
Спиною отклонюсь.
Замру. Глаза зажмурю.
И стану жутко мал —